Крыса в чужом подвале. Часть вторая.
Шрифт:
Кэртису очень хотелось отомстить. Он с ехидством выпалил.
– Сиськи сиськами, она манду проиграла.
– Это правда? Кэрри? Детка?
Хенч злобно глянул на керна.
– Заткнись, падаль!
– предупредил вожак апелатов.
Но Кэртис не унимался. Ему просто ужас как хотелось отыграться за унижения.
– Уговор каков? Проиграет - подставит! Все свидетели.
– Кэрри у тебя серьезные неприятности, - Циркач рассмеялся ничуть не заботясь как отнесется к его смеху Хенч.
– Или приятно-сти? Пари есть пари.
– Но Циркач..., - попробовал спорить вожак апелатов.
– Ты же знаешь, долги
– Ты вот не послушался меня и к чему это привело. Так что..., - он кивнул Костасу.
– Можешь тащить её в сарай. Косицу только не вздумай ей срезать! Женю!
Дверь дома приоткрылась. Выглянул Пирс. Незамедлительный мах руки. Увидев опасность Пирс дернулся спрятаться. Рондел, разбрызгав глаз, вошел через глазницу в мозг. Охотник свалился через порог.
– Чувствую руку, - восхитился Циркач и приказал одному из своих.
– Собери швырялки, я погляжу.
Его приказ тут же выполнили.
– Как ты с ними управляешься? Они паршиво сбалансированы? Дерьмо не оружие!
– Практика, - ответил Костас.
Пожонглировав ронделями, Циркач выбросом кисти метнул один в дверь. Клинок вонзился в доску и слабо задрожал.
– Ладно. Вижу, толковый человек. Не мудак.
Циркач вернул оставшиеся рондели Костасу. Тот забрал оружие.
– Айда парни, угощу. Да и разговор есть. А ты... сено твое.
Девушка не верит, что с ней поступят не благородно. Но что такое вера? Всего лишь наши заблуждения в чужих истинах и в своей правоте.
Рука Костаса сжала сзади её шею. Сжала больно не вздохнуть, не взбрыкнуть.
– Пустииии, - тянет Кэрри, не в силах шевельнутся.
– Ой! Ой!
Чем громче она ойкала, тем сильнее сжимались пальцы Костаса.
– Шею не сверни, - посоветовал Циркач.
Костас повел Кэрри к сараю. Та мелко перебирая ножками, послушно шла.
Хенч сунулся за оружием помочь девушке.
– Тпру, парень!
– пресек Циркач попытку вмешаться.
– Говорил не повожай девку. Нечего ей с мужиками валандаться. Вот и до валандалась.
Вожак апелатов застыл не в силах ослушаться приказа. Циркач с великим удовольствием наблюдал за внутренней борьбой. Ослу-шается или нет. Если рискнет, хрен с ним может и отобьет свою сестрицу. Хенч не рискнул. Циркач многозначительно глянул на своего ближайшего подручного. Как после этого верить попам? Человек подобие Создателя? Червяку он подобен. Вше прыгучей!
– Ну, так что парни?
– снова обратился к окружающим Циркач.
– Или вы теперь не пьете за чужой счет? Вас тоже приглашаю ше-ны керны. Есть у меня пара вопросов ко всем. И к нему тоже, - и рассмеялся.
– Как освободится.
16.
Злой ли, добрый, наполненный звоном булата или утопающий в садах, лежащий в руинах или поднимающийся к небу по строи-тельным лесам, Мир такой, каков есть и всецело принадлежит мужчинам. Это простая истина, не требующая никаких доказательств. В нем, в Мире, действуют правила мужчин, установлен порядок мужчин и главенствует сила мужчин. И правила, и порядок, и главенст-вующая сила могут видоизменяться, но суть остается неизменной. Мир был, есть и будет Миром мужчин. Женщины должны помнить об этом. Те, кто считает возможным тягаться с мужчинами на равных, глубоко заблуждаются в своих устремлениях. Равенство мнимое! И хорошо если заблуждение обойдется безнаказанно или
Кэрри изредка вздрагивала. Ей хотелось плакать, реветь, выть, но она пересилила слабость. Не дождется! Подумаешь, важность! Не он, так другой бы ей ноги раздвинул! Но другого она, возможно и простила, но его... Его нет!
– Убью, - произнесла она легко, будто говорила о чем-то обыденном. Настолько легко, что ей веришь. Она так и сделает.
– Верю, - согласился Костас. Её желание понятно и объяснимо.
– Не сейчас. Позже. Когда смогу!
Она отомстит. Действительно отомстит. Но не ему. Как охотничий пес, пройдет по его следу вспять. Доберется до Метахи. Начнет с деда, обещавшего присмотреть за Элиникой и не дать в обиду. Потом очередь дойдет до самой Элиники. Женщины жестоки. Невооб-разимо жестоки. И жестокость их одного корня с инстинктом материнства. Переступить все и всех, но выносить, выходить потомство, пустить в жизнь. Но как часто бывает, материнство не реализовалось и ждет своего часа, а жестокость: подлая, вседозволяющая, страшная, на поверхности, готовая воплотиться в явь.
– Ммм...
– выдохнула она, не сдержав клокочущую ярость.
Её неистовство Костас почувствовал кожей, потом принял сознанием.
– Понадобится, буду искать тебя всю жизнь! Слышишь?
Кэрри было бы легче, ударь он. Значит права, значит так и следует поступить!
– Слишком долго, - посочувствовал Костас и вогнал дирк ей под сердце.
Девушка дернулась и вытянулась. Жажда мести так и осталась желтой крапинкой в застывших глазах, направленных вверх.
Костас сел, взялся за рукоять выдернуть оружие, но так и оставил торчать в остывающей плоти. Что он испытывал сейчас? И испытывал ли вообще? Почему там внутри него спокойно? Не колыхнулись ни гнев, ни жалость, ни иное свойственное человеку чувство.
Он поднялся, стряхнул солому с одежды и с волос. В значительно подросший ершик набилось трухи. Оторванный в борьбе с Кэрри ноготь, цеплялся за одежду. Откусил его и сплюнул.
Рассуждать о вариантности прошлого бессмысленно. Если бы да кабы! Он специально отпустил Кэрри из захвата, едва они скры-лись в сарае. Урок преподан, осталось сделать выводы. Она могла заплакать. Могла просить и умолять. Могла забиться в угол. Могла, в конце концов, попробовать сбежать. Кэрри предпочла ринуться в драку. Выхватила припрятанный стилет и атаковала, брызгая слюной и грязно ругаясь.
– Мабун паршивый! Говноед! Я тебя мерина вонючего...
Схватка закончилась в два касания. Она опять не победила. Но сошла бы ей с рук и эта глупость, утихомирься она хоть на мгнове-ние. Не утихомирилась.
Приведя себя в порядок, Костас вышел во двор. Сторожевой недобро глянул в его сторону. Бежать удумал? Беги. Вытащил стрелу из колчана, дунул на оперение. Ну и?
Костас отправился в дом.
Циркач расхаживал по залу, дожидаясь пока в зале выпьют. Пили не по первой. У многих раскраснелись лица, спало напряжение, пошли разговоры и перешептывания. Самое время для беседы.