Кухарка
Шрифт:
— То, что тогда провернула со мной.
Да, она убедилась по положению его тела, по лёгкой задержке дыхания, даже по ровному, негромкому, но явно напряжённому тону, что вопрос этот, возможно, стоил ему долгих часов муки. Он смотрел на неё так, словно в мельчайших подробностях ожидал увидеть в ответе всю правду.
Правду ли она должна ответить или то, что легче произнести? Правду или то, что обелит её? Правду или то, что позволит с лёгкостью сказать о ребёнке, которого она родила от него?
— С самого начала, — Леська с вызовом приподняла подбородок.
Только это была не гордость, и не бравада.
— И на следующий день после этого?
— И на следующий, — согласилась она, ища в непреклонном лице подтверждения отголоскам волнения, слышимого в голосе.
— Я навёл о тебе справки потом. Я был не первой твоей жертвой.
— Да, — Леська опустила ресницы.
— Только ты всего не могла предусмотреть, — он внимательно посмотрел на неё, пользуясь тем, что она этого не сможет заметить.
— Да.
— Что же пошло не так?
Что пошло не так? Леська не знала. Ни тогда, ни сейчас. Что случилось с ней в тот год, что она не смогла удержать расстояния с мужчиной, которому понравилась? Тогда она не смогла найти ответ на этот вопрос. Просто не знала этого. Тогда она не знала и того, что детей надлежит защищать от потрясений: от соприкосновения со смертью, болью. И страхом. Теперь уже это не должно было ранить её, она испытала свою меру ужаса и отчаяния оставшись одна в незнакомом городе, понимая, что никто, в том числе её мать, не сможет объяснить ей того предательства, которое как-то невзначай было совершено над ней.
Тогда она думала, что всё то, что делает и совершает её мать, свидетельствует о её любви, о привязанности, о желании сделать её жизнь лучше, о самой естественной вещи в мире — о материнской заботе. А если это было так, она, Леська, не была вправе позволять себе противиться чувству, заставлявшему её подчиняться и молчать.
Это продолжалось так долго, что когда что-то пошло не так, когда до Леськи, наконец, дошла поражающая очевидность её заблуждения, она просто-напросто не могла поверить в собственное озарение. Она долго вглядывалась в мать, ища и не находя в ней той действительной простой заботы, которой матери обычно окутывают своих отпрысков. Искала понимания поступков и оправдания действий, искала искренности и логики, пусть своей, непонятной ей, Леське, может быть немного тёмной или запутавшейся, но продиктованной искренней любовью.
Леська с трудом помнила тот первый скандал, который уже не задел её, не оставил в душе ничего — даже шрамов. Она не могла, да и не старалась вспомнить, что тогда мать требовала от неё: встретиться с новым незнакомым мужчиной, пропустить школу или обвести вокруг пальца старуху-соседку. Она кричала что-то, перемежая громкие слова
Её мама не могла заставлять её избавиться от ребёнка, а эта женщина могла. Её мама не стала бы славить её перед людьми, а эта — первая бы побежала. Её мама принимала бы её со всеми проблемами и помогала бы справляться, а эта женщина — нет.
Поэтому Леська ничего ей и не сказала. Ни об отъезде, ни о ребёнке, ни о брошенной школе. Она закинула в рюкзак документы, смену белья и села в электричку…
Что пошло не так?
Она узнала, что такое предательство? Она полюбила, и мир, наконец-то, сложился в ясную и честную картинку? Почему Фёдор спрашивает, что пошло не так? Разве он не знает? Разве не увидел этого в её глазах тогда? Что пошло не так?
Леська повернулась к холодильнику, взяла морковь и баклажаны, мясо, баночки с готовыми соусами, расставила всё на столе, высыпала в чашку куркуму, смешала с паприкой. Она почти не понимала, что делала. Что-то месила. Только вот что?
Фёдор наблюдал за ней, и она надеялась, что он забыл, о чём спрашивал, ибо у неё не было ответа на его вопрос. В конце концов, не выдержав молчания, она судорожно выдохнула.
— Почему ты до сих пор не женился? — поинтересовалась она, сама не понимая, с какой целью.
— Считаешь, что в двадцать шесть мужчине обязательно быть женатым? — после некоторой паузы откликнулся он. Она видела, что он всё ещё следит за ней, но из взгляда почему-то исчезло то напряжение, которое заставляло её нервничать.
— Девчонки за тобой табунами бегают.
— Откуда знаешь?
Леська пожала плечами.
— Иногда попадается светская хроника на глаза.
— Не такая уж я и знаменитость, — усмехнулся он, — или ты следишь за мной?
— Мне просто нравятся твои статьи и кое-какие комментарии.
— Ого! Я должен этому верить?
— Как хочешь.
— А ты замужем? — Фёдор спросил как-то так, без особого интереса. Так же как она его.
— Нет.
— Внебрачный ребёнок?
Голова Леськи сама собой поднялась. Порывисто и резко. Откуда он знал про Маську? Она лихорадочно перебирала в голове все моменты, когда могла случайно сболтнуть лишнего. Не было такого. Откуда же знал про её ребёнка?
Ну, вообще-то могла сказать Ксения. Ведь она точно знала, что у Леськи есть дочь. Спокойно! Всё в порядке! Нет нужды так нервничать: иметь ребёнка не преступление.
Но стоило ему задать ещё один вопрос, и ей конец. Стоило ему просто спросить, сколько Маське лет или её настоящее имя, и она не сможет соврать. Не сможет уклонится от ответа. Он может и не задать вопроса, а просто-напросто проверить. Как-нибудь на досуге. Что тогда? Зачем она пришла в этот дом? Зачем только осталась?
Успокойся! Ну, узнает он про Маську, и что в этом плохого? Ты разве её скрывала когда? Прятала от него? Увозила в другую страну?
Надо продолжать вести себя как ни в чём ни бывало. О чём он спросил? Ах, да… Внебрачный ребёнок…