Кухарка

Великанова Наталия Александровна

Что сложнее: ничего не знать о человеке, который тебе дорог, или видеть его по первому желанию, но понимать, что тебе в его жизни нет, и никогда не будет места?

Леська пережила разрыв. У неё не было выбора. Она просто не позволила боли приобрести какое-то глубокое значение в своей новой жизни. Она не могла дать имени тому сопротивлению, которое оказывала боли, и той эмоции, которая рождала это сопротивление. Иногда душа её превращалась в сплошной стон, когда она вспоминала чувства, которые до сих пор, против воли и всякого разума, испытывала к нему.

…А в самом

начале ей хотелось потерять рассудок, чтобы не помнить, не видеть, не участвовать в той судьбе, где стало правдой то, что правдой быть не могло.

Она сражалась с каждой своей мыслью, с каждой слабостью, с пустой надеждой, когда в моменты усталости, разочарования или внезапно навалившихся проблем, хотелось заглянуть в его блог, прочитать светлые, жизнеутверждающие слова.

Она сражалась и она победила. Время помогло ей дожить до того дня, когда она смогла безразлично отнестись к собственным воспоминаниям.

Казалось, история эта закончена и более не имела к ней никакого отношения. Она не просто выиграла сражение с воспоминаниями, она победила, она взобралась на гору под названием Независимость, о вершине которой раньше не могла и думать…

— Кухарка слушает новости? Разве твой удел не кулинарные шоу?

Нож, которым Леська разбивала скорлупу, выскользнул из рук, ударился о столешницу и упал на пол. Она услышала смех, но велела себе не заводиться. Только почувствовала, как на подбородке дёрнулся нерв.

Сощурила глаза и медленно повернулась:

— Именно они. Только в твоём присутствии я кошу под интеллектуалку.

— Кухарка-интеллектуалка? — Фёдор хмыкнул. — Звучит, как кот-миллионер.

— Послушай, у меня полным-полно дел, — Леське очень хотелось показать ему средний палец, и она на минуту выпала из действительности, раздумывая, не сунуть ли его Фёдору под нос?

Сдержалась. Лишь непроизвольно и резко повела локтем.

— Не сомневаюсь.

— Ни одно из них не касается тебя.

— Да неужели? — его осанка и поза выдавали бессознательное высокомерие человека, привыкшего быть хозяином положения. Как и много лет назад, когда он был уверен, что всё в жизни будет происходить по известному ему одному сценарию. — Мне почти жаль тебя…, — медленно произнёс Фёдор, разглядывая её рубашку где-то в области воротника.

Леська замерла. Волна жара опалила горло, грозя вынести на щёки румянец стыда. Жалость — что может быть унизительнее?

— Насколько я помню, у тебя были неплохие мозги, — пренебрежение, затаившееся в уголках губ Фёдора, подсказало ей, что он хочет уязвить её. — Но сейчас ты вынуждена работать кухаркой и подавальщицей одновременно.

Ах… он об этом? Леська выдохнула. Такое небрежение на неё не действовало. Она искренне любила своё дело и гордилась тем, чего достигла. Пусть для золотых мальчиков — это самая низкая ступенька лестницы, для неё — сам факт того, что она жила честно, значил больше, чем все первенства мира.

— Зато моё обаяние при мне, — усмехнулась Леська.

— Не сомневаюсь, — сверкнул глазами Фёдор.

— К тому же, — пожала Леська плечами, — хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие.., — пауза позволила снова

заглянуть в медовые глаза.

— А плохие к чертям собачьим?

— А плохие — куда захотят! — закончила она.

— Не сомневаюсь, — Фёдор скривил губы. Пренебрежительный взгляд, оценивающе скользнувший по её телу, откровенно говорил ей всё, что он думал, о её “куда захотят”.

Леська отвернулась. “Дёрнул же чёрт её говорить с ним!”

— Но даже самая распоследняя судомойка, — он словно не обратил на её молчание никакого внимания, — лучше, чем та порно актриса, что ты представляла собой в нашу встречу.

Сердце Леськи сжалось в маленькую красную точку, которая взорвалась пульсирующей болью. Порно актриса? Господи, она руку бы отрубила, чтобы тогда всё случилось по-другому! Увы… Ему никогда не узнать этого и не понять её. Скрыв нарастающую боль и обиду, она собрала волю в кулак, чтобы ответить лёгким, насмешливым тоном:

— Тогда у меня было ещё опыта маловато. Через год и десять лопухов я достигла нужного уровня.

Презрение, блеснувшее в его глазах сквозь стёкла очков, доставило ей какое-то извращённое удовольствие. Презрение лучше, чем жалость.

Мужчины в очках: они всегда ей нравились… Или стали нравиться после того, как она познакомилась с Фёдором? Теперь она уже не могла ни понять, ни припомнить. Так же как эта мучительная история… когда она началась и с чего? С криков чаек, с солнечных ступеней, пропитанных запахами моря? Или со взглядов? С карих пронзительных глаз с огненной каёмкой вокруг чёрного зрачка? С маленькой родинки, примостившейся на подбородке?

— Какая беда, что после того, как ты уйдёшь отсюда, я изо всех сил постараюсь, чтобы тебя больше никуда не позвали, — он надменно поднял брови, ожидая её реакции. Леська проигнорировала его реплику. Она была слишком уверена в моральных принципах этого парня, чтобы переживать, что может пострадать от его действий.

Скорее она опасалась продолжения разговора. Даже если у неё хватит сил выдержать перебранку и не расплакаться, останется риск замучить себя тоской завтра. В её прошлым было столько изматывающей боли, что связаться с ним, всё равно, что прыгнуть в котёл с кипятком. Какой смысл им пререкаться? Зачем ей знать, в какого человека превратился её первый мужчина? Ей никогда не разгадать его, как бы она не старалась — они всегда будут слишком далеки друг от друга.

И она не могла его в этом винить.

17

Но все уже сказали друг другу в очень спокойных тонах,

Но оглушало как будто бы в рупор

Взгляд, рот…

Поломанные. “Та сторона”

К десяти часам хлебы были готовы, чтобы отправиться в печь. Она замесила один ржаной каравай, пшеничные булочки с отрубями и семенами льна и поставила подходить дрожжи на маленькие рогалики. Их она поставит только перед самым приходом гостей, чтобы они наполнили столовую своим ароматом перед тем, как приглашённые рассядутся по местам.