Кухарка

Великанова Наталия Александровна

Леська вздрогнула. Её мать была прекрасным психологом. Не зря ей удавалось шантажом добывать деньги в течение многих лет. Действительно, события у них развивались слишком стремительно. Обычно на первом свидании Леська только и успевала, что потанцевать, да на прощание подставить щёку для поцелуя: парни с каким-то уважением относились к ней, она умела сохранять расстояние. Только с Фёдором они поцеловались на третий день знакомства, только с ним никак не могли наговориться, только с ним перешли границу, которую не только мать Леське не велела переходить, но и сама она знала, что не должна была переходить.

С надеждой она подняла глаза на Фёдора. Может

быть, он действительно влюбился в неё? Нет, он смотрел с ещё большим презрением, чем её мать. Он смотрел на неё, как на предательницу, как на создание, которому не было места в человеческом мире.

— Чего же Вы хотите? — голос Фединого отца звучал глухо, как голос радиодиктора из-за стены.

— Справедливости! — взревела мать так, что Леська вжала голову в плечи, а мужчины уставились на неё, словно она скинула одежду.

Этот момент Леська ненавидела больше всего. После того, как мать называла цену, все их «жертвы» немного расслаблялись и приходили в себя. Они наконец-то понимали, что им грозит ни тюрьма, не огласка в средствах массовой информации, не порицание общественности, а всего лишь небольшое опустошение кошелька, которое в любом случае, было самым благоприятным исходом. А в отдельных моментах даже имело некоторые положительные последствия в виде возможности проведения воспитательных бесед с наследниками.

Обычно Леська не чувствовала себя так погано. Конечно, это были унизительные разговоры, и она знала, что все эти люди презирают её и её мать, она ненавидела то, в чём приходилось участвовать, и не раз ругалась с матерью не на шутку. Но с каждым разом чувство стыда притуплялось, становилось невыносимее строить из себя жертву, делать испуганные глаза, выжимать слёзы.

Только сегодня, сейчас, жгучие чувства стыда и обиды, несправедливости происходящего, ужаса от увиденного в глазах Фёдора, боли от того, что кто-то вторгся в произошедшее между ними двумя, выливалось солёными потоками из глаз и кровавыми каплями из сердца.

— Справедливости? — улыбнулся отец Фёдора, и Леська внезапно увидела, каким станет её любимый в зрелости. — Думаю, если бы вы искали справедливости, вас бы здесь не было. Здесь вы ищите не справедливости, а..., — он не успел договорить, за него закончил сын.

— … а наживы, — его рот скривился от омерзения, — что ж, здесь вы её не получите, — он в упор посмотрел на Леську. — Настоятельно советую вам обратиться в полицию. Пусть там Ваша дочь, — он не отрывал от Леськи горящего взгляда, его верхняя губа скривилась в циничной насмешке, — расскажет все подробности произошедшего вчера. Уверен, ей представится такая возможность не единожды. Думаю, все полицейские чины, от мала до велика, захотят узнать, каким образом такая красавица лишилась девственности…

— Фёдор! — окрик отца прервал гневную тираду.

— Извини, пап, — парень оглянулся, — я не хотел проявить неуважения к тебе. — Он повернулся к Леськиной матери: — Несмотря на то, что я кажусь Вам сопливым папиным сынком, с честью или без неё, я готов понести любое наказание за то, что покусился на невинность и неопытность Вашей дочери. В том числе заключение под стражу.

Он говорил медленно и уверенно, так говорят, казалось Леське, обвинители в залах суда. Нижняя челюсть его была выдвинута вперёд, маленькая родинка сверкала праведным гневом. Тело напружиненно.

...Тогда она в последний раз видела его так близко.

12

И ты не плачешь, но и я как всегда не причем…

Поломанные. “Та сторона”

Им

пришлось убраться из того дома ни с чем.

Перед тем отец Фёдора, попросил её задержаться на минуту. Когда они остались вдвоём в комнате, он спросил:

— Это всё правда? Вы были близки?

Леська судорожно выдохнула: “Да”.

— Сколько денег ты хочешь?

Она опешила. Даже не смогла поднять на него заплаканные глаза.

— Нисколько.

— Вот как? — её собеседник призадумался. — Отчего же? — он говорил, как говорят в старых книгах, используя слова, вышедшие из обращения и устаревшие фразы.

Леська растерялась. Что ответить? Что деньги не ей были нужны, а матери? Что она с Фёдором была по любви, что ничего ей не надо, лишь бы его сын не думал о ней, как о гадине, лишь бы не было ничего…

Мужчина всё ещё ждал ответа.

Леська протянула: — Ну, вы ведь не дадите всё равно.

— А если дам?

Она молчала, опустив глаза в пол. Зачем он всё это говорил?

— Мы ведь расписку не дали, что…, — Леська запнулась, — ну, в общем,… — её щёки стали пунцовыми.

— А обычно даёте?

— Обычно даем, — сказала она поспешно, хотя этого, может быть и вовсе не стоило делать.

— Так на что бы ты их потратила?

Она бы хотела их потратить на свободу: уехать от матери, закончить учёбу…

— Ни на что.

— Понятно. Ну, прощай!

Леська догнала мать на улице. Впервые за много лет такое происходило с ними: они уходили из богатого дома без гроша. Леська не жалела о деньгах. Она жалела о нестерпимых чувствах, которые вызвал в ней сын хозяина дома, о счастье, которое хотела обрести, но не смогла. Слёзы снова и снова набегали на глаза, когда она думала о его друзьях, которые ей так понравились, с которыми было так интересно, о морских барашках, которых сегодня они собирались поймать, о встречах, которые им предстояли, но которым никогда не суждено было случиться…

— Дура, — в сердцах бросила мать, огромными шагами пересекая ровный газон, — какая же ты дура! — А потом уже много часов спустя, за которые не проронила ни слова, добавила: — такая же, как я в твои годы.

Леська молчала. Уже тогда она понимала, что обратной дороги нет. Рассветов больше в её жизни не будет, проживи она хоть миллион лет.

Только иногда, забывшись, она начинала представлять каково это. Жить в семье, которая не стремиться нагреть руки на каждом встречном и поперечном. Работать, принося пользу людям. Идти по жизни с человеком, который тебя ценит, с которым у вас общие взгляды и устремления. Заслуженно пользоваться уважением окружающих людей, а не добиваться жалкой горсти денег, подставляя людей и продавая себя.

Каково это? Наверное, великолепно. Но — не для нее. Она не родилась с золотой соской во рту.

Как же ей продолжать жить, существовать в этом чудовищном мире, зная, что где-то там есть он? Который ненавидит её. Который содрогается от одного воспоминания о ней — девушке, предавшей его. О, это невыносимо! Нет. Нет. Нет!

Но потом, хоть и не сразу, всё встало на свои места. Она смогла уехать от матери. Встретила Алексея Григорьевича, он научил её азам профессии, познакомил с разными нужными людьми, показал, что она способна честно трудиться. Она смогла сама зарабатывать себе на жизнь, родилась Маська. Никто больше не заставлял её заниматься теми ужасными вещами. Никто не требовал предавать и продаваться. Случившееся, превратилось в сокровенную тайну, которую Леська не хотела вынимать из сундуков канувшего в лету.