Кухарка
Шрифт:
Он пытался запутать её! Но она прекрасно понимала, к чему он клонил!
— Согласна, конечно! Но это не наш случай!
— Хочешь сказать, что наша дочь не хочет иметь обоих родителей? — широкие плечи угрожающе нависли, грозя раздавить.
— Хочет, конечно, но это не значит, что это возможно! — не сдавалась она.
— Ты, наверняка, знаешь почему? — он весь превратился во вкрадчивое спокойствие. Будто все решения давно приняты.
— Прекрати! — Леська хотела вырваться, но Фёдор обернулся несокрушимой каменной глыбой. Как она не старалась, не смогла ни сдвинуть его, ни просочиться
— Завтра я возвращаюсь в Москву, я не могу остаться, как бы ни хотел. Срочные дела требуют моего присутствия. Вы едете со мной. Тихо! — он рукой прикрыл все её возражения, — я понимаю, твоя карьера и твои планы. Вся твоя жизнь в одночасье претерпит колоссальные изменения. Но у нас нет времени. Наша дочь уже шесть лет прожила без отца. Мы должны... я должен присутствовать в её жизни в два раза больше времени, чем могу, чтобы наверстать упущенное. У неё только одно детство. У нас будет целая жизнь, чтобы выяснить отношения, вспомнить прошлое, поссориться, помириться, снова поссориться, найти общий язык и построить отношения мечты. Но у неё только одно детство. Я должен быть с ней рядом. Поэтому тебе просто придётся подчиниться. Тебя я не спрашиваю, хочешь ты ехать или нет, есть ли у тебя такая возможность, — остановил он желающие сорваться возражения, — поверь, я уважаю твоё право самой решать, делать выбор.
— Неужели? — Леська недоверчиво подняла бровь. Она всё ещё оставалась в тисках.
— Да, — Фёдор кивнул, — кроме этого решения, которое я из соображений экономии времени принимаю за нас двоих, всё остальное мы будем решать сообща. Поверь, тебе понравиться следовать за мной. Видишь ли, по молодости лет ты пока не знаешь, что подчиняться иногда не только полезно, но и приятно. Мы были дураками. Я дураком был. Заметь, до каких пределов мы с тобой докатились, и где теперь находимся благодаря моему попустительству.
Леська остолбенела. Как долго в этом бесконечном мире она была одна? Научилась самостоятельно стоять на ногах, растила Маську — послушную любопытную умницу, училась, работала от зари до зари. Неужели ошибки юности всегда будут преследовать её, не дадут быть счастливой? Вот он — этот мужчина, от одного вида которого душа её трепещет. Мужчина, который и тогда, семь лет назад, не вызвал в её душе не единого вопроса, ни единого протеста. За которым она пошла бы на край света, позови он. С другой стороны, ей уже не пятнадцать. Фёдор, конечно, все здорово говорил, но где гарантия, что все эти слова не пустые фразы? Кто будет содержать их в Москве, и где они с Маськой будут жить? Сейчас она задаст ему вопрос в упор, и все розовые мечты улетят в черноту. Во внекосмическое пространство.
— Выглядит, как предложение стать твоей женой, — жёстко бросила Леська.
— Это оно и есть, — без запинки подтвердил Фёдор.
Её душа, и разум, и тело оцепенели. Не нужно никаких дополнительных гарантий, доказательств, вопросов, объяснений. Решение сложной проблемы вполне умещалось в нескольких словах, произнесённых мужчиной, знающим цену своему слову. Тем не менее, она хотела подтверждения, что всё правильно поняла:
— Разве ты не знаешь, что со мной тебе лучше не связываться?
— Знаю. А также знаю все твои отговорки, мол, ты
Он внимательно посмотрел на Леську и притянул её к себе. Под его тяжёлой рукой ей было тепло и спокойно, как будто она защищена от всех страхов мира. Она вздрогнула и против воли, неожиданно для себя перенеслась в мир покоя, в маленький защищённый мир счастья, в котором не случается ничего плохого. Где пятнадцатилетние девочки любят без оглядки, отношения легки и просты, где дети рождаются в полных семьях, и матери любят их так же, как и отцы.
— Стой! А если у меня есть отношения?
— И что? У меня тоже они есть. Не находишь заботу о ребёнке более веским аргументом? Кстати, нам пора отправляться к ней.
— К Маське? — не поняла Леська.
— К Федоре.
— Стой! — Леська никак не могла поверить в реальность происходящего, в реальность их разговора. Ещё несколько часов назад он велел ей убираться с глаз долой! — Мне казалось, что ты ненавидишь меня?!
— Ненавижу, — рассмеялся Фёдор, — но не так сильно, как утром.
— Не так сильно? Что же изменилось?
Фёдор пожал плечами и призадумался.
— Утром ты была лишь воспоминанием, а теперь ты живая, — он погладил тыльной стороной ладони Леськину щёку, а потом подцепил пальцами прядь волос, — кажется, мне будет нелегко тебя отпустить. — Ей хотелось сказать, что не надо её отпускать, но Леська не посмела. Она смотрела, как он вертит в руках её локон. Пальцы у него были длинные и крепкие, с крупными, немного выступающими костяшками. Такими их Леська и помнила. Несколько минут они не выдохнули ни звука, пока Фёдор не повторил: — я не могу отпустить тебя, — его голос звучал, как звучит орган в церкви: ровно и медленно, наполняя собой всё пространство так, что не понять, откуда исходит звук.
Леська замерла. Произнесённые слова не могли быть адресованы ей. Одновременно они настолько точно отражали всё то, что она хотела услышать, что тоже не могли быть неправдой.
«Я одна любить тебя умею, да на это право не имею.
Будто на любовь имеют право.
Будто может правдой стать неправда»
— Я не могу тебя отпустить, — снова произнесли его губы.
Леська медленно выдохнула. Она чувствовала, как её глаза наполняются влагой. Слёзы и драмы — это так дёшево, но она ничего не могла с этим поделать. Она должна была сказать ему, что уже всё давно устроено, и он не должен принимать скоропостижных решений, не должен что-то менять в своей жизни. Она должна была спросить, зачем она ему, и запутать его в клубке бессмысленных разговоров, разбудить в нём старые обиды, заставить его уйти.