Кухарка
Шрифт:
— Подними салфетку!
Конечно, малышка не хотела этого делать. По всему было видно, что девочке невыносимо, что от неё отказались. Леська застыла. Ей до ломоты в суставах было жаль малышку.
— Подними салфетку и прекращай. Тогда я, может быть, и возьму тебя на руки снова.
Логика его действий, видимо была такова: “Ах, ты уронила! Да ещё и рыдаешь! Ни в коем случае не допускать этого! Тебя следует за это наказать, чтобы не вздумала показывать дурное воспитание! И не надумала повторить в следующий раз!”
Девочка опустила голову и незаметно
— Подними салфетку, — повторил он.
Куда делась Ксения? Почему именно сейчас?
Фёдор приблизился к парочке.
— Макс, кончай! Она устала!
— Прекрати истерику, — не обращая на него внимания, едва слышно велел разгневанный отец.
Девочка заплакала ещё громче.
— Ты не слушаешься? — наклонился он к ней. У него был такой ледяной вид, словно он пытался показать всем присутствующим, что держит ситуацию под контролем. Леське так совершенно не казалось. Ей казалось, что он просто не видит, что загоняет ситуацию в тупик. Она хотела оглянуться, рвануться из комнаты, чтобы найти Ксению. Кто-то должен был вмешаться и решить ситуацию до того, как ребёнок впадёт в окончательную истерику.
— Немедленно подними, иначе тебе несдобровать!..
Девочка заплакала ещё громче, она шлёпнулась на пол, отпихнула салфетку в сторону и залилась горючими слезами.
Почему взрослые так уверены в своём праве казнить и миловать? Леська посмотрела на Максима. О чём он сейчас думал?
Девочка ревела, но рёв был не капризный, а скорее жалобный. Леська совсем растерялась. Ей хотелось подойти, поднять, успокоить — ведь малышка всего лишь хотела спать. Она видела, что и Фёдор колеблется. Почему? Из-за гнева хозяина? Неконтролируемого гнева? Неужели муж Ксении относится к тем сумасшедшим, которые вымещают гнев на детях и женщинах?
Все вокруг замерли — перестали есть, разговаривать. Какая уж тут еда? Какие разговоры? Но отец твёрдо стоял на своём: нельзя потакать капризам, нельзя допускать неповиновения. Плач не прекращался.
Леська сама едва не расплакалась. Рёв превратился в отчаянный, протестующий. Как заставить взрослых понять, что не всегда они правы, не всегда им должны беспрекословно подчиняться, только потому, что они старше. Почему, вместо того, чтобы обвинить беззащитного ребёнка, не спросить сначала у себя: “Что я делаю не так?” Разве можно так обращаться с маленькой девочкой? Ясно ведь, что она выбилась из сил. Куда подевалась Ксения?
Отвернувшись, Леська затряслась в ознобе. Ей надо вернуться на кухню, надо заняться своими делами. Она хотела только одного: пусть вечеринка скорее закончится, и она сможет попасть домой, к своей дочери, чтобы обнять её и уверить, что любит её больше всего на свете, что никакая сила не оторвёт их друг от друга. Обнять и забыть, наконец, этот вечер, этих людей и треволнения, вызванные в душе.
Она медленно повернула голову, стараясь отыскать опору хотя бы в
Она пошла к двери, очень медленно, осторожно. Услышав новый всхлип-стон, остановилась. Если ты не мать ребёнка, чем отвлечь его, и одновременно не привести его отца в ярость?
32
И каждый день как на войне,
Бесконечные попытки применить свой гнев,
Примирить врагов мне, возможно по такой погоде,
Остается гордо лицезреть, как ты уходишь.
Поломанные. “Та сторона”
Леська вышла вперёд:
— Позвольте я?
Среди яростного детского плача, её голоса почти не было слышно.
— Ей пора отправляться спать!
Леська была абсолютно согласна, но чтобы девочка нормально легла спать, ей нужно спокойное завершение вечера. Она, Леська, собиралась об этом позаботиться. Она протянула вперёд два сжатых кулачка.
— Что выбираешь? — и тут же, не дожидаясь ответа, открыла ладони. На левой лежала большая блестящая монета.
Все дети замирают от фокусов. Саша шумно, с надрывом выдохнула. Несмело посмотрела на неё, спрашивая, можно ли взять? Леська молча помотала головой. Опять сжала руки. Снова открыла: ладони были пусты. Потянулась и вытащила монету из-за уха малютки.
Фёдор повернулся к ним спиной, словно бы загораживая ребёнка и опустившуюся на колени девушку от гнева отца. Миролюбиво обнял его за плечи, — Женщины разберутся с этим! Пойдём, выпьем! Сейчас уже десерт принесут.
Леська нашла глазами Мишку. “Торт”, — прошептала ему одними губами..
Слёзы уже высохли. Их место заняло любопытство. Это было элементарно. Срабатывало абсолютно со всеми детьми. Почему же другие взрослые этого не видели? Или видели, но не хотели делать? Считали, что сломать, сделать ребёнка удобным, важнее его счастья?
Леська опустила руку в карман фартука. Вот уже на ладони маленький бумажный пароход. Покачала кистью, как будто это было море.
— Поплыли, — она пристроила пароход на руке Саши. Та несмело зашевелилась, изображая волны. У Леськи же на пальцах уже играла лодочка.
И они поплыли: обошли вокруг некоторых гостей, пробежались по веранде, поднялись наверх, спустили кораблики по перилам и опять поднялись наверх, разыскали в детской карандаши, разукрасили свои кораблики, поболтали и, наверное, было не так уж много времени, когда в детской появилась Ксения, чтобы как раз помочь своей дочери уснуть спокойным сном.