Кухтик, или История одной аномалии

Заворотный Валерий

* * *

Местный Партийный Начальник аккуратно прикрыл за собой узкую, обитую железом дверь и, пройдя несколько шагов по коридору, остановился возле окна. Он отодвинул плотную штору и выглянул наружу. Внизу, на ступенях, под самым окном стоял Кирилл Петрович Рогозин. За спиной Кирилла Петровича растерянно переминались с ноги на ногу два милиционера. В руках одного из них он разглядел банку с клеем, в руках другого - несколько узких полосок бумаги.

Кирилл Петрович Рогозин поднял голову, посмотрел в сторону окна и приветливо помахал ладошкой. Местный Начальник отпрянул в сторону. Сердце его отстучало

пару лишних ударов, а на измазанном пеплом лбу снова выступил пот.

Прошло не больше минуты, на лестнице послышались шаги, и вся троица, только что стоявшая под окном, показалась в конце коридора.

– Добрый день!
– произнес бархатным голосом мерзавец Рогозин, он же Председатель Народного Совета.
– У нас к вам дело, Николай Николаевич.

– Добрый день! Очень рад! Очень рад!
– торопливо ответил Местный Начальник, шагнув навстречу мерзавцу.
– Милости прошу!

Кирилл Петрович Рогозин оглянулся на стоявших сзади милиционеров, вынул из кармана какой-то бланк и протянул его Начальнику.

– Мы, Николай Николаевич, опечатывать вас пришли. Вы, надеюсь, уже в курсе?

– Я?
– Начальник облизнул губы, чувствуя, как капли пота скатываются по щеке.
– Я?.. Да, конечно... Разумеется.

– Вот и прекрасно!

Мерзавец Кирилл Петрович снова обернулся к милиционерам.

– Прошу вас, - сказал он, указывая на двери, выходящие в коридор.
– Мы с Николаем Николаевичем по кабинетам пройдемся, опись сделаем, а вы пока здесь приглядите. Чтобы все было в порядке.

Стражи порядка - один толстый, с черными густыми усами, другой тощий, со смуглым длинным лицом - козырнули, испуганно глянув сначала на Председателя Народного Совета, потом - на Мест-ного Партийного Начальника.

– Ну что ж, приступим, - лицемерно вздохнул мерзавец и сделал несколько шагов по направлению к Начальнику.

После этого Кирилл Петрович Рогозин оторвался от пола и повис в воздухе...

Местный Начальник заморгал, присел и схватился за сердце.

Спустя секунду все четверо, находящиеся в коридоре, парили над красной ковровой дорожкой, с ужасом глядя друг на друга.

Первым пришел в себя толстый милиционер.

– Едрен батон!
– раздалось в тишине.
– Куды это мы? Мать твою...

Тошнота подкатила к горлу Местного Начальника. Он закрыл глаза и приготовился в очередной раз умереть. Теперь уже - навсегда. "Так больше жить нельзя" - прозвучала в его ушах проклятая фраза проклятого Первого Демократа.

– А в чем дело, товарищи?
– вдруг неожиданно спокойно спросил Кирилл Петрович Рогозин.
– Что с вами, Николай Николаевич?

В тот же миг страх улетучился. Местный Начальник снова ожил и, более того, ощутил необычайную легкость. Все тело его, казалось, наполнилось каким-то неизъяснимым блаженством.

– Пустяки, - махнул он рукой, отчего его закрутило, словно волчок. Чего уж там! Раз такое дело, будь по-вашему! Свобода, понимаешь. Демократия!.. Гори оно все ясным огнем!

Местный Начальник громко чихнул и, сделав немыслимый кульбит, подлетел к самому потолку.

– Все!
– выкрикнул он, впервые за тридцать лет не думая о том, что следует и чего не следует говорить.
– Пропади все пропадом! Свобода!

Неведомая доселе радость

заполнила серые клеточки Местного Начальника. Решивший было, что жизнь его кончена, он вдруг впервые, летая под люстрой, увидел свысока эту жалкую жизнь. Никогда, ни на одно мгновение не принадлежала она ему. Ни разу за последние тридцать лет ни на миг не отпускал его липкий, тягучий страх перед каждой очередной бумажкой, пришедшей от очередного начальства, перед каждым телефонным звонком из другого, более просторного кабинета. И вот этот страх неведомым образом испарился. Все остальное было мелким и ничтожным по сравнению с этой безумной, невесть откуда взявшейся радостью.

Николай Николаевич сходил с ума. Это оказалось очень приятным занятием. Он оттолкнулся рукой от висевшей рядом люстры и подлетел к мерзавцу Рогозину.

– Надеюсь, пенсию оставите?
– осведомился он, кружа над Председателем Совета.
– Мне персональная положена, товарищ Рогозин. Это ж, понимаете, гуманизм. Обще... как их?.. человеческие ценности. Вы уж похлопочите там. Я ж, понимаете, перековался во-время. Сурово, понимаете, осудил. Все осознал. Так что уж вы...

– Не волнуйтесь, Николай Николаевич, - ответил Председатель, - никто вас распинать не собирается. Такого-то борца за свободу. Живите себе спокойно. Будет вам и пенсия, и все, что положено. Тем более что не я это решаю.

– Эх, Кирилл Петрович, хлебнете вы с этой свободой, помяните мое слово, - болтал Местный Начальник, шалея от собственной смелости.
– Мне-то теперь что! В гробу я теперь все это видел! Завтра - с удочкой на дачу!.. Карась, между прочим, сейчас клевать должен. В одна тысяча девятьсот хрен знает каком году ловил... Вы как насчет рыбалочки, Кирилл Петрович?

Рогозин удивленно посмотрел на него.

– Что это с вами, Николай Николаевич? Вам что, плохо? Может, врача позвать?

– Какой врач?
– весело выкрикнул Местный Начальник и, попытавшись хлопнуть парящего соседа ладонью по плечу, резко спикировал вниз.
– Хватит! Попили валерьяночки, поглотали таблеток. Пусть теперь другие трясутся. На фиг! Свобода!

Он рванул ворот рубашки, завертелся волчком, подлетел к стене и, содрав с себя опостылевший галстук, забросил его на люстру.

– Все, мужики! Опечатывай, к едрене фене!

Два милиционера, висевшие у дверей, вытянув руки по швам, косились на него с опаской. Кирилл Рогозин негромко кашлянул и развернулся под потолком.

– Николай Николаевич! Да не волнуйтесь вы так, ради Бога. Не надо делать трагедии. Вот подышите воздухом, успокойтесь!

– Опечатывай!
– не унимался Начальник, кувыркаясь над полом.
– Клей бумажки! Пущай теперь звонят, козлы столичные, пущай других перековывают!

Он взмахнул руками, спланировал вдоль стены и, уцепившись за подоконник, раскрыл окно.

Рогозин, изловчившись, ухватил его за рукав.

– Перестаньте, Николай Николаевич! Что ж мы без вас опечатаем? Ну, остановитесь же вы наконец!

Местный Начальник взбрыкнул, освободил рукав и, оказавшись около двери с табличкой "Приемная", распахнул её.

– Эй, кисонька, вылезай!
– крикнул он, дрыгая ногами перед лицом висевшего сзади Рогозина.

Из распахнутой двери в коридор плавно выплыла пухленькая секретарша.