Кукла в чужих руках
Шрифт:
— Это ты вот ей такое говори! — я ткнула пальцем на Юльку и быстро схватила с вешалки куртку.
— Дай провожу хотя бы!
— Иди лесом, Кира!
Я решительно захлопнула дверь у них перед носом и понеслась по лестнице, не замечая этажей. Рванула так, будто Кирюха и Юлька помчатся за мной по пятам и насильно вернут домой. Так — галопом, на ходу натягивая шапку, добежала до троллейбусной остановки.
Через несколько минут я ехала в холодном троллейбусе и мрачно разглядывала заиндевевшее стекло. От быстрого бега и высокой температуры я вспотела, голова
Троллейбус остановился, и с жутким, слышным даже через музыку в наушниках скрипом двери распахнулись. Заснеженная улица. Если выскочить и пробежать вперед, свернуть направо, то я попаду в Дом творчества. Туда я в младших классах ходила в художественную студию. Машка Кантария ходила тоже. На занятиях мы даже сидели рядом.
— Смотри, какие у меня краски, — Маша повернулась ко мне. В блестящих, влажных глазах крылись восхищение и гордость. — Мне мама купила!
— Подумаешь! — Я закусила губу.
Все в Маше Кантарии вызывало во мне зависть. От ажурных бантов до белоснежных гольфов. Она была словно кукла в коробке с целлофановым окном — смотри, но не прикасайся! И вызывала во мне двойственное чувство. Жутко хотелось нарушить ее безупречность и красоту, разметать в клочья, сорвать банты, перепачкать гольфы самой грязной жижей. Однако при этом я мечтала дружить с ней, ходить за ручку, смеяться общим шуткам и любоваться ею. Но мама всегда так быстро уводила ее после занятий, что на разговоры, игры и прогулки не оставалось времени.
— Подумаешь! — снова презрительно протянула я. — У меня тоже краски есть!
— А ты мои бери. Смотри, какие классные!
Она обмакнула кисточку в сладко пахнущую банку и провела по листу бумаги. Следом за острым слипшимся кончиком потянулся оранжевый штрих. Потом еще один, еще, и вот они сложились в рыжую лисицу. Завороженная рождением рисунка, я тоже выбрала баночку, и вот уже возле лисицы выросла темно-зеленая ель, а под лапами изумрудная трава.
— Вымазалась! Вся зеленая! Смотри! — Маша рассмеялась и вытащила из портфеля зеркальце.
— О! Я — Шрек! — Я перевела взгляд со своего отражения на ее сияющее лицо, и мы расхохотались.
Когда же она впервые унизила меня? И за что?
Однажды я дожидалась Кирюху после уроков. В тот день он обещал показать пару новых трюков на скейте. Я тогда училась в четвертом классе, а он в пятом, и уроки у него заканчивались на час позже. Я уже успела сгонять домой и переодеться.
Прозвенел звонок — очередная идиотская мелодия, и толпа старшеклассников вывалилась в рекреацию. Одни — те, что помладше, — как спелые груши с деревьев, срывали куртки с вешалок, другие — постарше — дефилировали в ожидании оставшихся уроков. Ни среди тех, ни среди других Кирюхи я не увидела. Измученная ожиданием, я бросила скейт под скамейку и понеслась наверх — искать,
— А-а-а! Иванов! — доносилось из-за двери. — Отпусти!
Изумленная, я распахнула дверь и застала странную картину: Маша Кантария, отличница и девочка примерного поведения, вскарабкалась на последнюю парту и победно взирала оттуда на двух своих подружек, крепко державших Кирюху за руки. Сама она страстно прижимала к груди его рюкзак. Разом оценив, что преимущество не на Кирюхиной стороне, я подлетела к одной из его противниц. От другой Кира отделался сам. Он бросился к приплясывающей на парте Кантарии, но та в мгновение ока забросила рюкзак на шкаф и спрыгнула на пол.
— Давай поскачи, Иванов! — Она победно прищурилась и, проходя мимо меня, добавила: — Вместе с подружкой! — И довольно натурально изобразила свое ко мне отношение: — Буэ-э!
Троица покинула поле битвы.
— Кир, чего это она?
Я оглядела его рубашку, проверяя нанесенный ущерб.
— Привязалась со своей подготовкой, — отмахнулся он, пытаясь шваброй достать рюкзак.
— Какой подготовкой?
— К олимпиаде по математике, — пропыхтел он. — Будто я без ее подготовки не справлюсь!
— Может, она не за тебя волнуется?
— Может быть, — согласился Кирюха и поймал летящий на него рюкзак. — А скейт где?
— Под скамейкой оставила.
В ответ он постучал пальцем по лбу и, не тратя время на ругань, дернул в вестибюль. Убедившись, что его драгоценный скейт цел и невредим, растолкал в гардеробе свиту Кантарии и схватил свою куртку с вешалки. Но тут Машка преградила ему дорогу.
— Иванов дурак! — Она раскинула руки, не пропуская его.
Никогда не отличавшийся деликатностью Кирюха показал ей средний палец и, сбив с ног, вывалился из гардероба. Крепко, по-дружески, хлопнул меня по спине и потащил на выход. Возле турникета я оглянулась: темные влажные глаза Маши прожигали меня ненавистью.
В седьмом классе меня настигла пора любви к японской анимации. Осенью я появилась на школьной торжественной линейке с двумя «ушками» на голове, как воительница в матроске из популярного аниме, и короткой юбке.
— На сцену приглашается Иванова София! Мы вручаем Сонечке похвальный лист за победу на городском конкурсе детского рисунка! Она достойно представляет нашу гимназию на поприще талантов!
Голос у Танкера и тогда гремел, как гудок электропоезда. Она всучила мне грамоту, потрясла руку и под вялые аплодисменты отправила обратно.
Когда я проходила на свое место, кто-то из свиты Кантарии бросил мне в спину: «Ножки-то колесом!» — и язвительно захихикал. Я смущенно одернула юбку и споткнулась. Не знаю, подставили мне подножку или все произошло от охватившего меня смущения, но на полу я растянулась качественно, во весь рост. Бумага упорхнула под сиденья, коленки отозвались тупой болью. Я потянулась поднять грамоту, но та оказалась плотно прижатой каблуком Кантарии. Я дернула, грамота разорвалась, и я вывалилась в проход между рядами.