Кукла в чужих руках
Шрифт:
— Зачем ты видео выложил?! — с ходу начала я.
— Я? — возмутился он.
— Тебя выдали часы!
На том конце раздался какой-то шум и смешки.
— Ты где? — насторожилась я.
— Все, Соник, пока!
И раздались короткие гудки. Я обессиленно уронила голову на подушку. И тут из-за шкафа высунулась мама:
— Ты почему плакала? Из-за Кирилла?
— Нет.
— А то смотрю, он бегает, будто извиняется за что-то. Нет? — Мама подозрительно оглядела меня.
— Не говори ерунды. — Я повернулась на бок и смотрела, как она ходит по комнате
— А как в школе дела?
— Нормально.
— Как нормально? — Мама развернулась. Розовая блузка в ее руках затрепетала. — Полугодие закончилось. Что с оценками?
Электрический свет сиял ярче солнца. В глаза будто песка насыпали. Я зажмурилась.
— А математика? Быть может, мне пойти в школу, поговорить с учительницей?
— Не надо, — вяло промямлила я. Не хватало еще, чтобы она узнала о том, что сегодня произошло. — Все в порядке. Можешь в электронном дневнике проверить.
Я не солгала, оценки стояли, и мне даже удалось уговорить математичку поставить авансом тройку по алгебре, но доступа к электронному дневнику у мамы не было. Она так и не удосужилась его оформить. Она это знала, я это знала, но обе мы делали вид, что она полностью меня контролирует.
— А чего это ты такая квелая? — Розовая блузка отправилась в шкаф, а мама положила прохладную ладонь на мой горячий лоб. — О! У тебя температура, детка! Неудивительно, без куртки зимой бегать! Сейчас позвоню в эту вашу школу!
— Не надо! — испугалась я. Своим звонком она привлечет ненужное внимание к моей персоне.
— Надо! — мама почувствовала, куда можно излить негатив.
Застонав, я с трудом поднялась и спряталась к себе за шкаф. Пусть делает что хочет! В школу я не вернусь. Прошло несколько минут, но она никуда не позвонила. Я закрыла лицо руками и смотрела на пробивающийся сквозь пальцы электрический свет, слушала свое шумное дыхание. Тут мамины прохладные руки снова потревожили, поставив под мышку градусник.
— Ого, — ее удивленный возглас заставил меня вынырнуть из дремоты, — сорок и две! — и через какое-то время холодный и твердый, как обломок могильного камня, стакан прижался к моим губам. Я с трудом сделала несколько глотков.
— Пей все до дна!
Я застонала. Почему меня просто не могут оставить в покое? И вдруг, словно в ответ, свет погас и чуть слышно закрылась дверь. Я осталась одна в темной комнате.
Проснулась я оттого, что на меня кто-то смотрел. Я очень ясно почувствовала этот взгляд: пристальный, холодный и жадный. Так смотрит питон на кролика, прежде чем заглотить его. Он жаждет и не испытывает ни малейшего сочувствия к жертве.
Я уставилась туда, откуда исходил потусторонний взгляд — в угол возле печи. Ее металлическая поверхность блестела, освещенная тусклым фонарным светом из окошка, но в самом углу дрожал и пульсировал непроглядный мрак. Парализованная страхом, я не могла пошевелиться.
В душной темноте слышались привычные звуки: невнятный
От темноты отделился столб и медленно поплыл ко мне. Через мгновение он принял очертания человеческой фигуры. Это была девушка!
Я хотела закричать, но с губ сорвался только сдавленный хрип. А девушка склонилась надо мной. Я тяжело задышала и вжалась в подушку. Нас разделяло расстояние не шире раскрытой ладони. Могильный холод коснулся моего носа, щек, губ. Не в силах оторваться, я смотрела в ее мертвые, без малейшей искры, глаза. Там, в глубине зрачков, стояла сама смерть и внимательно изучала меня.
— У тебя мое-о-о, ты теперь моя-а-а… — прошелестела она, едва размыкая губы.
Ее речь походила на шорох морского прибоя в те минуты, когда море спокойно, но сильно накатывает свои волны на берег.
Каждое ее слово накрывало ледяной пеленой, как кладбищенскую землю снежное одеяло.
Из последних сил я набрала в грудь воздуха и закричала. Через несколько секунд комната озарилась электрическим светом. Черная девушка пропала, а надо мной склонилось встревоженное мамино лицо.
— Соня! Сонечка!
Мама хлопала меня по щекам, но я уже ничего не чувствовала.
— Обморок — вполне предсказуемая реакция на гипертермию, — услышала я и открыла глаза.
Возле стола сидела женщина в белом халате и зеленых бахилах. Из-под вязаной шапки на висках выбились седые локоны. Врач что-то писала.
— Температуру понизили, но вы наблюдайте в динамике! В случае повышения больше тридцати восьми немедленно давайте жаропонижающее. И обильное питье!
Она встала, с грохотом отодвинув стул, и направилась к двери. Мама пошла следом, а я с трудом села и откинулась на подушку. Кирюхина рубашка, в которую я до сих пор была одета, оказалась влажной. Будто мне за шиворот вылили стакан воды. Но сейчас меня беспокоило совсем не это. Трясущейся рукой схватилась я за маленькую сережку на мочке уха. Она оставалась холодной несмотря на то, что кожа моя пылала. Нащупав замочек, я отстегнула сначала одну серьгу, потом другую и положила обе на раскрытую ладонь.
Вот они — маленькие, но крепкие путы, что связывают меня с той, которая прячется во мраке нашей квартиры. Той, которая преследует меня и покушается на мою волю и жизнь! Я должна срочно избавиться от них! Кирюха не обидится, он поймет!
Я крепко сжала кулак, и серьги вонзились в кожу. Чем сильнее я их сдавливала, тем больнее становилось. И мысль, что хорошо бы от них избавиться, начинала казаться не такой уж правильной. Они такие красивые! Я не хочу еще одной потери! Особенно после выложенного на Ютубе ролика и всеобщих насмешек. Проклятая Кантария!