Кулачные бои в легком весе
Шрифт:
Среди участников теперь осталось так мало людей, работающих на земле, что смысл праздника — благодарение за урожай — почти совсем потерялся.
В последние годы ярмарку облюбовали бродячие артисты, и пыльный клочок земли с притоптанными папоротниками и вереском усеяли шатры с играми, аттракционами, диковинами, представлениями и развлечениями.
Власти обоих городов каждый год соревновались между собой в том, кто привлечет больше самых экстравагантных представлений. Городской совет Типтона с полным основанием считал праздник Типтонской ярмаркой, а в Билстоне ее называли Билстонской. Для гвоздарей и шахтеров, валом валивших по дорогам все
В год, когда Энни исполнилось шестнадцать, ярмарка принимала «Иллюминированный цирк» мистера Эстли; огромный шатер освещался изнутри газовыми и масляными фонарями, отбрасывающими огромные пятна света на арену. Здесь целыми днями выступали наездники, канатоходцы и акробаты на трапеции, и народ толпами валил поглазеть на знаменитого клоуна Чарли Кита.
В театральном шатре разместилась «Новая и оригинальная гротескная пантомима Джерри Смита», в которой несчастного бродягу гоняли, били дубинками и пинали отвергнутые любовницы, злые отцы и разъяренные работодатели, а шайка крикливых торговок рыбой колотила его селедками. Из шатра слышались взрывы довольного хохота, разносившиеся над толпами, томящимися в очереди в ожидании следующего представления.
В балаганах и небольших палатках, тянувшихся рядами, образуя посреди поля настоящие улицы, попадались и другие развлечения. Вот Сэмюэль Тейлор, Илкстонский Гигант, взирал на толпу с высоты своих восьми футов и шести дюймов. В следующем павильончике Необыкновенный Железный Человек приглашал всякого, кто готов расстаться с одним пенни, бить его по животу железными прутьями, а в конце каждого дня позволял выстрелить себе в живот из пистолета, причем без видимых последствий или боли; он даже не морщился и не вскрикивал, оставаясь неподвижным, словно статуя с воздетыми вверх руками и выражением суровой решимости на лице.
В одной из палаток Мелодраматическое общество Великобритании и ее империи представляло пьесу «Несчастная дева с опороченным именем; печальная история с очень трагичным финалом». Оттуда доносились отчаянные крики несчастной девы и внезапные истеричные всхлипы, перемежавшиеся ворчанием и сладострастным бормотанием злобного француза, графа Мальплезира, — причины трагичного падения героини.
В полосатом шатре выступали Крошка Теренс и его «таинственные мыши»; карлик показывал невероятные трюки с пятью белыми мышами, жившими в миниатюрном замке.
В игорных палатках шахтеры весело расставались со своими монетами в пользу карточных шулеров и ловких наперсточников; здесь играли в бинго и рулетку, в карты, нарды и шашки, теряя огромные деньги на ставках.
По обоим концам «улицы» стояли огромные пивные шатры, где, кроме эля и чего покрепче, гости ярмарки могли полакомиться кексами, тефтельками, пирогами, свиной рулькой и запеканкой с овощами, сдобренной виски. Над очагом жарился целый баран, от которого отрезали куски, а к мясу подавали горячую картошку со сметаной и луком.
В 1845 году на ярмарке развернули и боксерские балаганы. Трое профессиональных бойцов бросали вызов всякому прохожему: каждый предлагал денежный приз любому, кто сможет продержаться на ногах целый раунд. Самую большую сумму назначили в балагане, где выступал местный парень по имени Джем Мейсон, Билстонский
Этот здоровенный детина, которому не исполнилось и девятнадцати, был так уверен в своих силах, что обещал невероятные деньги — десять фунтов любому, кто сумеет уложить его на лопатки, отправить в нокаут или остановить иным способом по правилам Джека Бротона в течение пятиминутного раунда. Задира был шести футов и двух дюймов ростом, широк в плечах и узок в талии, с длинными сильными руками и короткими широкими пальцами, которые складывались в грозные кулаки.
По правде сказать, у Джема не было десяти фунтов, чтобы заплатить возможному победителю. Не было их и у Пэдди Такера, говорливого маленького ирландца, служившего у Задиры агентом. Но за два года Мейсон не проиграл ни одного из пяти призовых боев, он был молод, и ему хватало куража, чтобы пойти на такой риск. А за три дня ярмарки на пустоши он мог заработать фунтов десять, беря по шиллингу с каждого претендента.
Ему всегда удавалось избегать сильных ударов по лицу, поэтому орлиный нос оставался прямым и ровным, большие голубые глаза не были обрамлены шрамами, а полные губы ни разу не разбивал чужой кулак. Джем коротко стриг кудрявые светлые волосы и не носил бороды.
Девчонки при конюшне, где он служил подмастерьем кузнеца, прозвали его Аполлоном, а миссис Фрайер, молодая жена хозяина конюшни, частенько, когда мужа не было рядом, прислонялась к косяку у входа в кузницу, любуясь практически обнаженным, если не считать кожаного фартука, юношей и приговаривая: «Клянусь небом, ну ты и красавчик, Джем Мейсон!»
Джем выступал на ярмарке уже второй год. Место ему организовывал Пэдди, беря за хлопоты десятую часть заработка Задиры за три дня. На деньги, заработанные в нынешнем сезоне, Мейсон собирался купить собственный фургон с лошадью, чтобы ездить по ярмаркам страны. Он хотел отправиться в Лондон и испытать свои кулаки там, где давали по двадцать гиней за бой, и Такер клялся, что туда-то они и отправятся, когда обзаведутся всем необходимым.
Драться в балагане было нетрудно. Большинство мужчин приходили после полудня, успев просидеть несколько часов в пивном шатре, и Джем сбился со счета, скольких подвыпивших шахтеров он без труда уложил в первые же секунды. Иногда решались попытать счастья здоровенные парни из литейных цехов — сильные и достойные противники со стальными руками, привычными таскать клещами раскаленные добела тигли. Однако литейщики не были обучены бою, понятия не имели о ритме, движении и концентрации и не могли предугадать действия соперника. Джему же всегда удавалось предупреждать атаки на ринге.
— У тебя есть чутье, Задира, — как-то сказал Пэдди. — У большинства ребят, даже больших и сильных, чутья нет, а у тебя есть, красавчик. У тебя оно есть.
Иногда Джему казалось, что именно работа с лошадьми с восьмилетнего возраста и воспитала в нем чутье — своего рода шестое чувство, подсказывающее, что будет дальше, мельчайшее изменение в исходящем от лошадей свечении, заметное только ему. Он всегда понимал лошадей. Джем чувствовал, если конь устал, если ему плохо или он в скверном настроении; если он возбужден присутствием по соседству кобыл и готов вздыбиться, пытаясь лягнуть человека, или если коня нужно обнять и погладить. Мейсону достаточно было просто постоять рядом с животным, и оно словно беззвучно шептало ему на ухо о своих нуждах и намерениях. Он сразу чувствовал хорошую лошадь, стоило ей повернуть голову, и плохую тоже чувствовал.