Кулачные бои в легком весе
Шрифт:
Поэтому я оставила бархатный кошель у себя, а когда с пивоварни пришли за долгом, я полностью покрыла счет и заказала еще несколько бочек, расплатившись вперед. Билл же тем временем расхаживал вокруг, жалуясь, что я совсем прибрала паб к рукам.
Как-то в пятницу вечером, когда все долги были оплачены и мы получили свежее пиво, он встал перед всем залом и произнес:
— Чти отца своего, как говорится в твоей замечательной книге, Энни? Дитя должно повиноваться отцу!
На что я ответила:
— А в Исходе говорится: не укради. Это восьмая заповедь, которую Господь дал Моисею, а если ты отнимешь у меня
Как обычно, перебранка случилась, когда в «Чемпионе» было полно посетителей, уже накачавшихся пивом, веселых и норовящих вставить в спор свои пару пенни.
— Да он уже на полпути туда, Энни! — крикнул кто-то.
— Не возжелай пива ближнего своего, Билли! — подхватил другой.
Билл, пошатываясь перед гравюрой королевы, воскликнул:
— Боже, храни меня от дочернего непослушания! Храни меня от той книжной премудрости, которую она изучает! В голове у Энни уже слишком много слов, и она так и норовит высказать мне их все!
Гвоздарка, наблюдавшая за нашим представлением, крикнула:
— У меня в голове тоже есть кое-какие словечки, Билли!
— Так давай мы их послушаем, женщина! — откликнулся гвоздарь, с которым она пришла. — И хорошие, и грязные!
И вот так случалось каждый раз, особенно по пятницам. Билл кричал в облаках табачного дыма, бесновался, размахивая пивной кружкой, а я, вернувшись из школы, сидела за столом в уголке, читала и писала.
Мисс Эстер часто давала мне домой книги из своей библиотеки, рассказала о поэзии и о журналах, которые ей доставляли из Бристоля. Она уверяла, что в поэзии сосредоточена вся красота и вся правда о нашей жизни и о том, кто мы есть. А в журналах было много интересных и познавательных статей об истории, географии, политике и международных делах. В некоторых газетах печатали сведения об империи и деятельности ее королевского величества, о росте цен на пшеницу, уголь и железо, о падении акций. Еще мисс Эстер рассказывала мне о вулканах Ост-Индии, о горах и пустынях Африки, о войнах в Новой Зеландии между племенами маори и британскими поселенцами. Попадались и новости о преступлениях и ужасных злодеяниях в различных частях королевства.
Вот что я прочла в тот год после возвращения с ярмарки в Халлоу-Хит: произведения Китса и Вордсворта, дьявольски мрачное стихотворение «Ворон» американского поэта Эдгара Алана По, которое меня немного напугало, «Стихотворения преимущественно на шотландском диалекте» Робби Бёрнса, изложенные странным языком шотландцев. Мисс Эстер пояснила, что это песни, и в них встречались красивые слова, которые я пыталась запомнить, чтобы пересказать Джему, когда он придет из кузницы и мы отправимся гулять по пустоши.
Сердце мистера Бёрнса было разбито некоей шотландской девушкой, и мне понравились слова: «В цветущем терне птичий свист на сердце рану бередит». И мне показалось, что нет ничего прекраснее и печальнее; что цветущий терн есть и в нашей жизни, он есть на пустоши. Цветы и шипы — вот что сопровождает нас в жизни и в любви.
Еще мне очень нравилось длинное стихотворение Вордсворта, которое называлось
От слов «что прежде я видал, мне видеть не дано» мне даже захотелось расплакаться. Они напомнили о Большом Томе, о колышущихся цветах на лужайке, о шепоте дубовых листьев над головой в том месте, где мы с семьей однажды разбили лагерь. Все это давным-давно исчезло без возврата: скорее всего, на том месте уже построили железную дорогу или завод.
И я поняла, какое чудо таят в себе буквы. Эти черточки и крючочки на странице способны заставить меня плакать, или злиться, или захотеть вдруг обнять и поцеловать Джема Мейсона, провести ладонями по его твердым мускулам. Достаточно лишь сложить вместе простые символы на листе бумаги, и разум откроется и наполнится небесным светом. Мистер Вордсворт говорил, что мы приходим от Бога в лучах славы и с момента рождения находимся в раю, а потом все это уходит. В своей оде он выглядел очень опечаленным и полным сожалений. И то же самое можно было сказать обо всех поэтах, чьи стихи я читала. Казалось, невозможно написать стихотворение, не наполнив его печалью и сладостью. Одни и те же слова придавали стихам и горечь, и сладость: они постоянно были вместе, словно цветы и шипы. Майское цветение никогда не обходится без шипов.
Вскоре на уроках я стала читать книги и журналы, которые давала мисс Эстер, а потом мы просто разговаривали о них по несколько часов, пока мисс Джудит обучала младших. Так я узнала больше слов, получила новые знания о нашем мире, о королях и королевах, о дикарях и мудрецах, о морях и лесах, о кораблях, горах и замках Шотландии, о шахтах Уэльса, о голоде в Ирландии из-за неурожая картофеля, завезенного из Америки.
Еще мне нравилось гулять с Джемом по воскресеньям, когда он приезжал из Билстона на своем пони. Задира казался мне все краше, и мы почти не разговаривали — просто бродили по пустоши, держась за руки и иногда целуясь. На склонах мы собирали очанку для примочек, которые я делала из яблочного пюре и прикладывала к глазам Билла. Очанка — самый красивый цветок на лугу, и его было много в сухой траве пустоши.
Иногда, когда Джем обнимал меня, его приятель начинал выпирать из штанов, и я смеялась, глядя в страдальческое лицо моего возлюбленного. Надо сказать, что меня и саму снедали желания, но я знала, что от этого появляются дети, и сказала об этом Джему. Поэтому лишь ласкала его рукой, как делают с жеребцами, и его семя выплескивалось, а он слегка вскрикивал, будто ему было больно. Наши пылкие объятия в кустах на пустоши осенними воскресными днями казались мне одновременно смешными и прекрасными.
Джем сказал, что нам надо пожениться, и сделал для меня очень красивое тонкое кольцо из кованой бронзы, чей вес и тепло я теперь чувствовала на пальце. Внутри кольца Джем выгравировал: «Моей любимой Энни». Надпись вышла на загляденье: Джем попросил свою домохозяйку изобразить ему нужные слова, а потом кропотливо перенес их стальной иглой на внутреннюю сторону кольца. Для парня с такими крупными ладонями работа была чрезвычайно тонкая, но Мейсону удалось очень красиво написать буквы и завитушки между ними.