Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Мы встали одновременно. Она вдруг взяла меня за руку. Тонкие пальцы — холодные. Но в них была сила. Женская. Тоскливая. Слишком давно не знавшая защиты.
— Мне… страшно. Но с вами — не страшно. — она сделала шаг ближе. — Только не уходите… — и тут же, не дожидаясь, потянулась ко мне губами.
Я мягко остановил её. Дыхание девушки было горячим, взволнованным. Она смотрела в глаза. Молча.
— Извини, Лиза. Ты красивая и умная девушка. Но… я женат, — я даже показал кольцо на пальце.
Она выдохнула. Потом улыбнулась — грустно, как будто знала ответ заранее.
—
И развернулась. Плащ взлетел, как крыло. Лиза исчезла, затерялась в вечернем полумраке Нижнего Лесовска. А я остался стоять, ощущая ещё в пальцах её прикосновение.
И снова в голове всплыла фраза старухи: «Черное озеро тебя убьёт». Я направился в отдел, чтобы узнать адрес Гречихиной и немедленно, прямо сейчас, нанести ей «визит вежливости».
Нужно поторапливаться, ведь мне еще на озеро проскочить нужно и Мельникова поискать. Горе-геолог, похоже, действительно растворился.
Глава 8
Я шагал к дому Марфы Петровны Гречихиной, чтобы расставить все точки над «Ё». На дворе почти полночь — такое время, когда обычный человек дома сидит.
Моросил дождь, асфальт отсырел, тучки придавили дома, а город, как пожилой волк, прижал уши и ждал чего-то тревожного.
Я не верил в магию, предсказания и всякую чертовщину. Всю жизнь — реалист, атеист. Шёл, по следу, по фактам, по крови. Но чем больше я копался в этом деле, тем явственнее чувствовал — рациональное здесь не держит форму. Что-то ускользает. Что-то прячется между словами, в тенях, в этих старых домах, в озере. С другой стороны — моё попадание сюда, в это вот время — тоже ведь не из учебников физики. Даже никакого тебе квантового портала. Погиб в одном времени, очнулся — в другом, и никаких объяснений.
Дом Марфы располагался в старой части города, откуда несколько веков назад и начинался Нижний Лесовск. Бревенчатая изба — черная, как сажа, словно сама ночь впиталась в древесину. Крыша — двускатная, деревянная и выгоревшая на солнце, на коньке — железный флюгер-петушок, правда, давно застывшего в одном направлении — стержень явно перекосило, и крутиться он больше не мог. Ставни с резьбой по дереву, то ли с узорами, то ли с вензелями, но тоже потрескавшиеся и высохшие — будто на них пепел осыпался.
Фундамент, как элемент конструкции, отсутствовал здесь напрочь. Дом стоял прямо на земле нижними венцами. Отчего со временем немного просел, врос в почву, как замшелый пень. И чуточку согнулся, будто мне в поклон.
Калитка скрипнула, я шагнул внутрь. Во дворе — заросли крапивы и тропинка к крыльцу. В окнах разглядел свет — тусклый, будто из керосинки. Хотя весь город давно электрифицирован.
Я постучал по закрытым ставням. Стук отозвался в доме, дрогнуло оконное стекло.
И тут, как из-под земли, выскочила псина. Чёрная, лохматая, огромная. Глаза — в отблеске сверкнули, пасть — хрястнула в воздухе, нацелена прямо мне на штанину.
Я не отпрянул. Бежать от нападающей собаки — себе дороже. Вместо этого нагнулся резко, сделал вид, что поднимаю камень с земли. В руке — ничего, но собака отшатнулась, рыкнула и замерла. Собаки
Молодец, умница. Не хотелось стрелять в такую черную бестию. Редкая масть, без единого светлого пятнышка, будто демон, а не пёс.
Дверь скрипнула. За ней показалась старуха. Та самая: в платке, в вязаной кофте до колен с огромными карманами. Лицо — как сморщенное яблоко, но глаза — пытливые, живые. И сейчас недобрые.
— Ну, здравствуй, провидица, — сказал я. — Извини за поздний визит. Помнишь меня?
— Первый раз вижу, — проскрипела она. — Если приворот — то в пятницу приходи. Если от сглаза заговор — завтра к вечеру узнай, когда время свободное у меня найдется. А сейчас я спать.
— Погоди, Марфа Петровна, — я подставил ногу и не дал двери захлопнуться. — Я же вижу, ты меня узнала. Привороты мне не нужны. Дело серьёзней. Срочное.
— А что, срочные дела теперь по ночам решают? — пробурчала она. — Народ с ума сошёл.
Я вытащил удостоверение. Блеснул гербом.
— Я не народ. Я охраняю народ.
Она прищурилась:
— Без очков всё равно не вижу. Откуда мне знать, что ты не вор?
— Не зря же ты ко мне подходила. Тогда, на крыльце гостиницы. Кто подослал? Мещерский? Зачем? Чтоб я испугался и уехал?
— Не знаю, о чём ты, касатик, — пожала та плечами. — Я здесь живу, народ лечу. У кого скот дохнет, у кого ребёночек в животе не заводится. Кто, только шёпотом, просит вернуть любимого, кто хочет, чтоб муж меньше пил. На дому людей и принимаю, никуда не хожу, а ты иди, не мели чушь…
Я иронично хмыкнул:
— Придется все же тебе со мной поговорить, Марфа Петровна, не обессудь. Или здесь, или в отделении по повестке, сама решай.
Она фыркнула, отступила внутрь:
— Ладно… Входи, коли уж пришёл.
И я вошёл. Изба Марфы Петровны встретила меня тяжёлым воздухом, настоянным на сушёных травах, пыли и чём-то терпком и пряном, будто старинный сундук с лекарствами раскрыли посреди таёжной чащи. Половицы под ногами прогибались с приглушённым скрипом. Стены были увешаны связками сухой мяты, зверобоя, багульника и каких-то тёмных корней, больше похожих на кулачки чертят. Над дверью — распятая шкурка то ли хорька, то ли огромной крысы, в углу — чучело ворона, чёрное как деготь. Глаза у него — искусственные белые бусины, в которых тускло отражался свет. Точнее, не свет — отсвет. Бабка не включала электричества. Она, поджав губы, и теперь зажгла несколько свечей — и тотчас тени на стенах зашевелились.
— Ну вот… — пробормотала она, — теперь можно и беседу вести.
— А что, при свечах лучше видно будущее? — усмехнулся я.
— При свете лампы человек врёт. А при свете огня — душа снаружи, — скривилась в улыбке бабка. — Ну, присаживайся, касатик. Погадаем. Или боишься?
— Ну вообще-то, вопросы я должен задавать.
— Боишься, значит… — щурилась старуха.
— А давай, только без театра. Глянем, на что ты способна, — кивнул я и сел к шаткому столу, заставленному склянками и какими-то книгами.