Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Коридор вдруг начал петлять — странные зигзаги, как будто бункер прокладывали не по чертежу, а в обход уже существующих вентшахт, блоков. Мы спустились на уровень ниже и шли уже вдоль остекленных перегородок. За грязными стеклами — брошенные лаборатории. На внутренней стороне стекла кое-где — пятна от испарений или брызг реактивов. Внутри помещений виден типовой советский лабинвентарь: столы со вздувшимся покрытием, какие-то пробирки, мензурки, стеклянные воронки, фарфоровые ступки, флаконы с выцветшими этикетками. В одном шкафу — ряды банок с маркировкой: «ПК-7», «АШ-43»,
На стенах — плакаты-инструкции: «ОСТОРОЖНО: КИСЛОТА», «ПЕРЕД СМЕНОЙ ПРОВЕРЬ ГЕРМЕТИЧНОСТЬ СИСТЕМЫ», «РАБОТА С РЕАКТИВАМИ — ТОЛЬКО В ПЕРЧАТКАХ».
Освещения здесь тоже не хватало. Когда-то его было в достатке, но теперь большинство плафонов разбито. Осколки — вот они, свежей россыпью лежат на бетонном полу.
Еще не запылились. Ну точно кто-то специально их разбил и причем — совсем недавно.
— Смотри, — вдруг тихо проговорил Орлов. — Видишь?
Я проследил за лучом его фонарика. На бетонном полу — цепочка следов подошв обуви. Крупных, мужских. Я присел, коснулся одного из них. След был тёмно-красным и влажным. Я провёл пальцем по пятну, поднёс его к глазам, на свет фонарика, растирая подушечками.
— Твою мать, — прошептал я. — Это же кровь. Свежая.
Орлов напрягся, стал вертеться на месте, водя пистолетом.
— Ты это слышал?
Я замер. Прислушался. Тишина.
— Нет…
— Там кто-то есть! — выдохнул майор и указал стволом на боковой проход.
Я по-прежнему ничего не слышал.
— Стой здесь, — приказал я. — Я схожу, проверю.
— Один? — в голосе Орлова сквозила тревога.
— Да. А ты прикрой мне тыл и смотри в оба.
— Слушай… а если оно обойдет нас и выскочит через люк? На улицу? Изнутри он не запирается, механизм сломан.
— Да… Ты прав… Что предлагаешь?
— Давай я пойду назад, на выход и там встану. Караулить буду.
Я подумал, почесал затылок. В моем времени так начинался любой фильм ужасов — когда герои разделялись. Но у нас не кино, жизнь. И майор прав. Нужно охранять выход, чтобы тварь не смылась. Есть большая вероятность, что тот, кто издает звуки — попытается или убить меня (но я не дамся), или смыться — через люк наружу.
— Ладно, — кивнул я. — Жди у люка… я найду того, кто там прячется в этой чертовой темноте, и погоню на тебя. Будь наготове, и… если что, смотри, не пальни по мне.
— Григорич… — тихо произнёс Борислав, обдумав наш разговор. — Может, ну его. Не пойдешь один? Давай вместе вернемся, заклиним люк к чертям этот люк — и вместе пойдем искать? А?
— Если мы заклиним его, — покачал я головой, — как мы потом сами выйдем?
— Ну, да-а… — он кивнул. Понуро. Протянул руку, будто навсегда прощался: — Удачи.
— И тебе.
Майор направился к выходу, а я пошёл дальше. Медленно шагал, продвигаясь вперёд, пистолет наготове, фонарь в вытянутой руке. Свет выхватывал то клочья паутины, то тёмные дверные проёмы, кривые надписи на табличках. Сердце билось в висках.
Я не слышал ничего. Тишина стала гуще. Лишь капала где-то вода, словно счётчик — сколько шагов осталось до встречи,
Кап. Кап.
И тут — раздался стон.
Еле слышный. Но в нём было всё. Боль. страх. Конец.
— А-а-а….
Я остановился. Напряг слух. Направил фонарь в темноту. Сделал ещё шаг. И ещё. Повернул за угол — и увидел приоткрытую дверь.
На табличке: «СТОЛОВАЯ».
Зашёл. Темно, лишь фонарик пытается робко высветить обстановку. Внутри — алюминиевые баки на стойках, пара кастрюль на ржавой плите, столы с облупившимися поверхностями. В углу стоял отключённый холодильник, дверца приоткрыта, будто его пытались использовать как укрытие.
Но что-то ещё здесь было не так.
Я сделал ещё пару шагов и тогда понял. Услышал хлюпанье под ногами. Посветил вниз.
Кровь. Много крови…
Под ногами — тёмная, уже подсохшая, местами ещё вязкая. Она тянулась пятнами от входа через зал — к дальнему темному углу. Я прошёл туда. Осторожно.
И тогда…
Снова — стон.
— А-а-а-а….
Пробирающий до костей. Совсем рядом. Я был здесь не один.
Глава 27
Стук сердца отдавался в висках. Я обернулся, крутясь вокруг своей оси, вычерчивая лучом фонарика обстановку — пусто. Тогда присел на корточки, направил фонарь под ряды ржавых столов. Свет заскользил по затертому кафелю, пробивая темноту и пыль — и, наконец, уперся в того, кто стонал.
Там, под дальним столом, лежал человек. Тело скрюченное, на боку. Лицо залито кровью. Я отшвырнул стол, пробрался ближе, посветил прямо в глаза.
— Леонтий… — вырвалось у меня.
Это был Лазовский-старший, и он был ещё жив. Грудь у него вздымалась прерывисто. Но по полу уже растекалась фатальная багровая лужа — кровь шла прямо из груди. Сквозь порванную ткань рубахи виднелось нечто ужасное: будто кто-то пытался вырезать ему сердце. Живому человеку… И почти успел, только я, видимо, спугнул.
— Помогите… — прохрипел Леонтий почти по слогам.
Его губы ещё шевелились в последнем усилии, но он сам был уже почти труп. Живой труп. Слишком обширны раны, и столько крови натекло. Прошло только несколько секунд, ещё несколько толчков уставшего, раненого сердца, и его голова безвольно упала на пол. Глава кровожадной семейки испустил дух и застыл навсегда.
Его глаза остались открытыми. Но в них уже ничего не было.
— Кто, чёрт побери, кто это сделал с тобой, Леонтий Прохорович?..
Я снова осмотрелся, в одной руке фонарик, в другой — пистолет. Кровавые следы на полу — цепочка тянулась от тела к углу столовой, где стоял громоздкий ларь-морозильник. Кругом валялась разбитая посуда, под полками — опрокинутые кастрюли. Здесь кто-то бился не на жизнь, а на смерть. И этот кто-то ушёл победителем.
Я шагнул к ларю. Он был давно отключен. Крышка закрыта, но пыль у ручки стерта. Явно кто-то ее торгал совсем недавно…
Я поднял крышку и замер.
Внутри, как в саркофаге, лежала женщина. Лицо серое, кожа — застывший воск. Грудь окровавлена. Но главное — у неё не было сердца. Просто чёрная дыра.