Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

Был мужчина, любивший ее и желавший вступить в брак. Но последним, кого она обняла, оказался я. Уродец Нарад, содрогающийся как животное. Знаю, господин, вы меня ищете. Кто бы вы ни были. Знаю, вы мечтаете найти меня и отнять жизнь.

Но не найдете. Я постараюсь ради вас, господин, и говорю: забирая жизнь, не найдешь утешения и покоя.

Вместо этого клянусь: я найду правое дело, чтобы сражаться, встану на пути каждого убийцы, каждого насильника, пока не паду".

Отзвук смеха пробился сквозь

безмолвные обещания и он поежился. Его лицо - лик войны. Его тело - тело насильника невинных. Любой отчаянный шепот к павшим - ложь, и путь впереди полон дыма и огня, и он движется словно знамя, знамя, ждущее возбуждающих призывов к убийству.

Когда-то был мальчик, не урод...

Ринт смотрел, как последний камень ложится на пирамиду. Виль отступил, отряхивая грязь с ладоней. Низкая трава холма блестела утренней росой, словно бриллианты рассыпались по земле. Тут и там цветущий лишайник поднимал короткие стебли с крошечными ярко-красными коронами, в каждой чаше - жемчужина воды.

Снова подумав о безголовом трупе, он с трудом смог вспомнить лицо Раскана. Завернутые мокасины лежали неподалеку; вестник отвезет их в Дом Драконс. Ринт оторвал взгляд и заговорил: - Без головы и с босыми ногами. Мы покидаем останки Раскана. Покидаем его одного на холме. Но нет у него глаз, чтобы видеть, нет голоса, чтобы выразить обиды, и даже голос ветра не оплачет его.

– Прошу, Ринт.
– сказал Галак.
– Наверняка моменту подошли бы слова более спокойные.

– Лежит он под камнем, - отвечал Ринт, - и знает его тяжесть. Какие спокойные слова хотел ты услышать? Каких утешений жаждешь? Скажи сам, если нужно.

– Он был сыном Матери Тьмы...

– Душа его брошена непостижимой судьбе, - обрезал Ринт.

– Он служил господину....

– Чтобы стать игрушкой для давнишней любовницы.

– В Бездну, Ринт!

Ринт кивнул: - Наверняка, Галак. Ну ладно, слушай спокойные слова. Раскан, я еще раз произнесу твое имя. Возможно, она оставила частицу тебя в углях утреннего костра. Возможно, ты смотрел на нас из пламени или дышал в разметавшем золу ветре и видел, как мы уносим твое тело. Сомневаюсь, что ты счел это почестью. Сомневаюсь, что тебя согрели наши заботы о брошенном теле. Нет, вижу тебя отдалившимся от забот, от всех смертных тревог. Если смотришь теперь на нас, ощущаешь только невеликое горе. Но знай, Раскан: мы, еще живые, понесем твои обиды. Понесем груз безвременной смерти. Пожнем вопросы, не имеющие ответов, и отощаем на скудном урожае. А ты так и не подашь голоса. Не даруешь утешения и повода для надежды. Раскан, ты помер и, похоже, живущим тебе сказать нечего. Ну и ладно.

Виль бормотал под нос все это время, но Ринт не обращал внимания. Закончив речь, отвернулся от погребальной пирамиды и ушел к лошади. Ферен следовала по пятам и, едва он вставил ногу в стремя, коснулась плеча. Удивившись, Ринт обернулся.
– Что, сестра?

– Сожаления, брат, это хрящ, который можно жевать вечно. Выплюнь.

Он глянул на ее живот.
– Выплюнь и жди нового куска, сестрица. Но я готов молиться за тебя. Смотрю вперед и вижу тебя матерью. Снова.

Она отдернула руку и отступила. Губы раскрылись, словно она желала что-то сказать; но тут же она отвернулась, подошла к лошади и села.

– Все мы знакомы

со смертью, - сказал Галак горько и раздраженно, влезая на коня.
– Каждый должен встречаться с безмолвием, Ринт.

– Слова твои бегут от встречи как птицы.

– Лучше так, чем грубость и жестокость! Кажется, ты весь состоишь из острых граней.

Ринт влез в седло и взял поводья.
– Нет, иначе истек бы кровью.

Они выехали, углубляясь в древние холмы. Подъемы и спуски были вытоптаны тысячелетними миграциями копытных стад, потоки весенних разливов обнажили камни. Повсюду лежали белесые кости и хрупкие остовы рогов.

Ринт сумел различить старинные ловушки - загоны из камней, ломаные линии вдоль древних путей миграции. Видел руны там, где зверя отделяли от главного стада и гнали на край утесов. Там и тут на вершинах покоились тяжелые валуны, на каждом сцены - животные бегущие и умирающие, условные фигуры с копьями... но ни на одном из покрытых трещинами картин не видно уровня земли. Нет, эти памятные охоты, вечные образы резни плывут в мире сна, без корней, вне времени.

Лишь глупец не увидит смерти в таком искусстве. Пусть звери нарисованы красочно - все они давно пропали, убиты, выпотрошены и съедены - или брошены гнить. Проезжая мимо и рассматривая их, он со спутниками видел руку смерти, тянущуюся к жизни далекого прошлого. Любая сцена - ложное обещание; холмы давно окутала пелена безмолвия.

Если мертвые должны говорить с живыми, они сделают это посредством замороженных образов, привязываясь к темам упреков и сожалений. Он отлично понял предостережение Ферен. Такой хрящ можно жевать без конца.

Он поднял взгляд и прищурился. Восточное небо стало серым, линия горизонта смазалась. Вспомнив слова Джеларкана, он ощутил внутри напряжение.

– Это дым?
– спросил Виль.

Ринт ускорил аллюр коня, остальные ринулись следом. О чем было говорить? Пустые подозрения дадут голос страху, животы наполнятся желчью. Дым повис над крепостью Райвен. Возможно, всего лишь пылает трава на равнине.

Его дом в селении под крепостью. Там он найдет жену и сына, заново впустит в свою жизнь. Не нужно повторений. Ночи отчуждения и неловкого молчания будут позади. Ринт понял, что она для него значит; теперь они сделали ребенка, и он снова ясными глазами увидит всё священное и драгоценное.

Никогда больше не бросит он ее общества, убегая в пустынную степь. Будущее станет не таким, как прошлое. Перемены рядом - только протяни руку. Это странствие станет последним. Будущее его - под боком у жены.

"Я поклялся мстить Драконусу. Но я пойду за сестрой, отложив меч. С меня тоже хватит".

К полудню они выехали из холмов на равнину. Дорога впереди завешена дымом. Это не запах горелой травы. Кислый, маслянистый.

Четверо погран-мечей сорвались в галоп.

Оказавшийся впереди Ринт вымолвил множество клятв жене и ребенку. Список начинался и оканчивался видением: он рядом с ней, в доме, свободном от гнева, от последствий несдержанного его нрава. Он видит, как настороженность уходит из глаз, рука отпускает нож - как часто хваталась она за нож, обороняясь от приступов ярости! Он видит мир покоя, летящий, как картины на камнях. Рука, рисовавшая прошлое, может рисовать грядущее. Ринт готов это доказать...