La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
— Тихо-тихо. Вообще не об этом.
— Я спрашиваю еще раз, это унизительное определение ты употребляешь в отношении своей старшей дочери лишь потому, что она не познакомила тебя с потенциальным мужем? Не вышла замуж, когда ты себе этот момент обрисовал? Не родила тебе внуков, когда тебе удобно? Ты…
— Оль, я просто волнуюсь за нее, — опустив низко голову, глядя в пол, шепчу. — Она женщина…
— И этим, как говорится, все сказано. Ищешь параллели, да? Знаешь, что, Смирнов?
— Олечка, ты неправильно поняла. Я, — теперь
— Счастье — их замужний статус, так?
— Смирнова! — повышаю тон.
— Иди ты к черту, Леша, — пытается уйти.
— Постой! — выставляю по бокам ее фигуры руки. — Мне извиниться?
— Перед Дашей, — жена вжимается всем телом в кухонный гарнитур.
— Она же этого не слышала, — ухмыляюсь, губами приближаюсь к вздрагивающему затылку.
— Достаточно того, что это слышала я…
— Сдашь меня, сольешься? А как же наша семейная порука? Муж — пулеметчик, жена — оруженосец, иногда ролевая санитарка, м? — губами трогаю тяжелые волосы.
— Дай мне пройти! — задницей толкается в мой пах. — Закончим. Господи! Ты оскорбил нашу дочь и совершенно этим не смущаешься. Не могу в это поверить!
Возможно, у меня только лишь наклюнувшийся или четко обозначившийся старческий маразм?
— Извини! Извини! Извини! Но…
— Не торопи их. Слышишь? — укладывает свои руки на мои растопыренные ладони на столе.
— Как долго? — прикрываю глаза и упираюсь лбом в основание ее шеи.
— Не смей влезать в отношения дочерей. Не суй нос в личную жизнь взрослой, давно совершеннолетней, девушки. Не смей даже думать о том, что мог бы разрулить какую-нибудь тяжелую ситуацию. Она справиться сама. Она слабая женщина, но сильный человек. Она твоя дочь! Не смей, Смирнов! Ты меня услышал?
— Да, — безмолвно двигаю губами, а лбом, как буром, вкручиваюсь в женское тело.
— Всему есть предел, Алеша, и четкие, наведенные жирным шрифтом границы дозволенного. Малышки — лишь по родительскому определению и нашим многолетним воспоминаниям, а так… Это самостоятельные женщины. Отец им нужен только лишь для радости. Поверь, я знаю, что говорю. Ты должен радоваться тому, что они позволяют тебе быть рядом с собой.
— Олечка, прости, пожалуйста. Все понял. Она такая, — тяну слова, подбирая тщательнее формулировку, — нежная, что ли…
— Сильная, Лешка, очень сильная! По своему характеру Даша — вылитая твоя мать! Она справится с любым вызовом. Она…
— Кровью будет истекать, но о помощи не попросит. Ха! Как тебе гребаная мамина черта? Ты ее еще с моим отцом сравни. Пф! Зачем подняла тяжелую тему, одалиска?
— Смирись, Алешка! — все-таки прокручивается, становится передо мной, обхватывает ладонями мои щеки, проглаживая большими пальцами гуляющие желваки по скулам, уткнувшись лбом мне в подбородок спокойно говорит. — Даша сможет все, Смирнов! Я знаю!
— Как? — оскаливаюсь, отстраняюсь
— Ты о чем?
— На ней лица нет. Я чувствую, что у рыбки проблемы. Я плохо сплю, Оля. Ты же…
— Мне веришь, Смирнов? — заглядывает в глаза. — Ответь, Алеша!
Всегда!
— Олечка… — трогаю кончиком языка любимый носик.
— Я не услышала, — немного отстраняется, бегая глазами по моему лицу. — Алеша?
— Да! — прихватываю нижнюю губу.
Вкусная! Очень вкусная жена в приправах розмарина с пассифлорой. Безусловно, чрезвычайно стойкий аромат. Ольга быстро отвечает на поцелуи и даже пытается на себя бразды правления взять. Свои руки опускаю ей на ягодицы, бережно сжимаю мякоть и пытаюсь приподнять, но не тут-то было…
— Все лижетесь, родители? — язвит младшая Смирнова. — Господи, па, перестань! Фи! Вы же святые люди! Бог ты мой! У меня от этого зрелища закровоточили глаза.
А вот и Ксюша! Добрый вечер, мелочь ты такая! Юная и мелкая, хрустя огромным, совсем не помещающемся у нее во рту, яблоком, оперевшись задом на дверной косяк, с каким-то даже, черт возьми, нескрываемым презрением рассматривает нас.
— Дать ей ремня, одалиска? — подмигиваю жене, немного отстраняясь, с очевидной неохотой прерываю еле-еле выпрошенный поцелуй.
— Не трогай! — Ольга грозит мне пальцем.
— Женщин бить нельзя, пап, — с умным видом дочка отгружает, сопровождая свои мудреные слова жутким «хрямом» и издевательским смешком.
— Отцовский ремень этой женщине не помешает. Ты уже вернулась? — выставляю оттаявшую и улыбающуюся Ольгу перед собой.
— Ага.
— Как погуляли?
Ксения с явным недовольством подкатывает глаза:
— Как обычно, па.
А-а-а-а! Все ясно! Свидание не задалось?
— Что Свят? Как у Мудрого дела?
Дочь слишком глубоко вздыхает, поворачивается к нам спиной и собирается от ответа в какую-то из многочисленных комнат убежать.
— Твою мать! — шиплю жене на ухо. — Не волнуйся, «Леша», да?
Жена локтем толкает мой живот и задирает голову. Ненавидит? Ненавидит, одалиска! Чувствую, как кожу шпарит темно-карим взглядом. Четвертует и сразу проклинает, не отбегая от расчленяющего станка. Да чтоб тебя!
— Идем в зал, Смирнов, — спокойно предлагает.
— А с ней что? — головой киваю.
— Выйдет, когда посчитает нужным. Не будем заставлять. Это де-е-е-е-вочки, Леша, — растягивает простое определение. — С ними нужно проявлять терпение. Ты же помнишь? — подмигивает. — Будь любезен, не напирай.
А то я, недоразвитый, не знал! Терпение, терпение… Терпение? Где бы его еще взять? Все с тобой, любимая жена, в период нашего знакомства и ухаживания растерял, а запас, увы, не сделал. Кто же знал, что потяжелее артиллерия подкатит? Теперь страдаю от того, что простую истину не предусмотрел или не распознал.