La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

— Жень, — выпускаю руки, свои подкладываю ей под спину, приподнимаю и еще теснее прижимаюсь к ее телу и, повернув голову на бок, утыкаюсь своим лицом ей в шею, и даже так продолжаю настырно говорить и трахать, трахать, трахать, — прости за все, пожалуйста. Женя-я-я, стань моей… — сбиваю темп, дыхание и, видимо, забываю слова, — же-ной… Я прошу!

— Не-е-е-ет! — упирается ладонями мне в плечи, как будто пытается оттолкнуть, затем смирившись с безуспешным исходом первого действия, проводит ногтями по лопаткам, пальцами рисует ерунду на коже, а на финал укладывает руки на мои двигающиеся ягодицы и, надавливая на мышцы, подначивает меня. — Быстре-е-е-е-е!

Как

скажешь, чика! Шпарю, что есть мочи, раскачивая огромную кровать, жена лишь вторит вздохами, иногда нытьем, присвистом или мышиным писком, старается подстроиться, приподнимает бедра и двигает ими вместе со мной.

— Хорошо? — шепчет в ухо.

Лучше не бывает! Что-нибудь внятное я сказать уже не в силах, поэтому мычу и… На финальных толчках привычно затыкаю чику страстным поцелуем. Больше никаких сжимающих ладоней на женском лице — этот урок я на всю жизнь усвоил…

— Какие планы на вечер? — в одной руке держу изрядно потрошенный моими зубами «полезный» по составу бутерброд, а во второй привычную чашку с кофе. — М? — подбородком провоцирую ее скорейший нужный мне ответ.

— Господи! — подкатывает глазки Женя. — Сережа, я все прекрасно помню! — располагаясь напротив меня, через весь длинный и широкий обеденный стол отвечает.

— Я рад, что все остается в силе и ты не намереваешься вильнуть, — широко улыбаюсь и облизываюсь. — Вкусно, чика! Спасибо, — рассматриваю слои, которые составляют мой наспех приготовленный завтрак.

— На здоровье. Мое согласие выдано исключительно из уважения к Даше.

Да ради Бога! Хоть по велению незатыкающейся совести. Обязательно нужно подковырнуть и показать, что занимается танцами без особого желания. Ненадолго, я надеюсь. А впрочем, как пойдет! Меня, если честно, все устраивает. Жена посещает уроки танго, которые преподает Дашка, но теперь уже на двоих. Я плачу согласно прейскуранту — теперь уже Горовая учит, ну а Женька делает вид, строит идиотку, дебильность нам с племянницей закидывает, что с ногами не дружит. Чикуита авторитетно считает, что свободные вечера мы могли бы проводить более продуктивно. Про продуктивность я не стал бы спорить, но пусть тешит себя этой мыслью. Я-то непреклонен! Мы с завидной периодичностью и постоянством выметаемся из нашего дома, а значит, девчонки полностью предоставлены сами себе. Однако с родительским контролем у нас все еще строго — обязательный звонок папе или маме, скупое, без подробностей, сообщение о том, «что», «куда», «с кем» и «до которого часа», а потом уже официально оформленный разгуляй. Они завидные холостячки, красавицы и умницы, когда не раскрывают рты, чтобы сделать очередное замечание недоумку-папе. Так вот, мы молодости жить мешаем, поэтому…

«Я отымею тебя в своей машине после занятий» — не произнося ни звука, довольно четко шевелю губами.

Понимает, понимает же! Как глухонемые общаемся с женой, она в ответ лишь громко хмыкает и сильно крутит пальцем у виска.

— Обувь только не забудь, — вслух вещаю очередную глупость.

— Сережа, ты закончил? С завтраком все? — она кивает на мою чашку, которую я то и дело подношу к своим губам.

«Разложу на заднем сидении и возьму несколько раз» — с немым произношением продолжаю сообщать чикуите.

— Плохо себя чувствуешь? — по-моему, с очевидной надеждой в голосе интересуется моим здоровьем.

«Страшно, команданте?» — со стуком ставлю чашку на стол, рядом опускаю недоеденный бутерброд, с хлопками отряхиваю руки от хлебных крошек,

а затем, прикрыв глаза, запускаю указательный палец себе в рот. Всасываю, облизываю, причмокиваю каждую фалангу, и ввожу очень влажный и блестящий «член» в кольцо, составленное из большого и указательного пальцев другой руки, имитируя для несведущей Женьки действия, которые я намерен с ней на заднем сидении в своей машине осуществить. Медленно, с подкрутом, наслаждаясь… Рассматриваю через ресницы застывшую с открытым от изумления ртом чикуиту.

— Температура? — не сводя глаз с моих пошлых движений, задает вопрос.

Останавливаюсь, подмигиваю и… Облизываю средний палец той же сексуально озабоченной руки. Кольцо в диаметре осталось прежним, а вот «искусственный Сергей» немного толщиной поплыл.

— Доброе утро! — высокий женский голос окликает наш тандем.

Я прячу непотребство и тут же запускаю на блуд заточенную руку к себе в шевелюру. Расчесываю затылок и, по-моему, немного покрасневший и смутившийся тем, что творил, поворачиваюсь к выходу из кухни.

— Привет, циклоп! — с усмешкой в голосе произношу.

Все без обид! Она на прозвище вообще не реагирует. Ее особая фишка людей пугает, но не нас. Ния прыскает и подбегает ко мне.

— Папец! — виснет у меня на шее. — Я думала, что все ушли, прикладывается не накрашенными губами к моей щеке. — А глядь, вы тут с мамой в бирюльки играете!

— Немного задержались, марафет в комнате наводили, — спокойно отвечаю младшей дочери, а жене губами артикулирую про незабываемый сегодняшний секс в ванной, который состоялся после постельных баталий.

Мы с чикой бьем рекорды по возрастающему количеству совместных плотских игр. От артрита, остеопороза, ларингита, тонзиллита, пневмонии и даже на ногах мозолей, а также других не менее приятных возрастных прелестей, друг другом наслаждаясь, убегаем.

— У Юлы были с утра дела, так что, — пространно начинает говорить Антония, — я одна!

— Дела? — повторяю за дочерью, при этом взглядом ищу подтверждения жены.

Она утвердительно кивает, а я, естественно, успокаиваюсь. Все нормально — по плану и по разнарядке! Женька в курсе, значит, на финале будет адекватный результат.

— Потом поговорим, Смирнов. У меня вторая пара! — обрезает нить дальнейшего разговора и почти тактично напоминает мне, надо бы ее, да и себя тоже отвезти на место педагогической доблести.

— Принято! Тонь? — опускаю взгляд, рассматривая темные завитки волос дочери.

— М?

— А как твои дела?

— Как сажа бела! — хохочет и сползает с плеч. — Идите уже, предки. Не мозольте мне глаза. Хочу убраться в нашем заведении.

Черт, а не девчонка! Что меня в ней больше всего поражает так это то, что ничегошеньки из нее разговорами не вытянешь? Девочка-пословица, острый язычок и ведьмовская внешность. У Нии проблемы со всей честной компанией… Она не дружит, она… Использует людей! Зачем ей папа с мамой? Мы ей мешаем, а у нее — дела? Уборка? Серьезно, крошка?

— Тонь, — прищуриваюсь с подозрением, — ты чего-то недоговариваешь?

— Хочу жить сама! — ставит руки на пояс, подняв вверх голову, громко выдыхает и осматривается по сторонам.

У меня раскрывается рот, а Женька радуется моему изумлению и губами выдает по-прежнему немое, лишь для меня, послание:

«Съел, болван?».

Кручу башкой, пожимаю плечами, развожу руки и в отместку грубость ей все тем же способом произношу:

«Отдеру, ходить не сможешь. Одна дорога будет…».