Лебеди остаются на Урале

Бикчентаев Анвер Гадеевич

— Камень, да еще какой!.. Наши дома?

— Казимир поехал в район. Сагит пошел к землекопам.

Войдя в палатку, Людмила довольно улыбнулась: чисто, прохладно. Хотя она и пыталась «выжечь каленым железом» свои «интеллигентские привычки», однако никак не могла отучить себя от уюта. Любила свежие простыни, цветы в баночке и даже хорошие духи…

Бросившись в постель, взяла дневник. Тут и слезы и смех. Даже по почерку видно, какой у нее неровный характер: то девичий восторг, то страх перед будущим. «Глупая ты еще!» — пожурила она себя.

Перелистала несколько страничек, задержавшись на одной, прочитала:

«6 мая.

Я не могу больше мириться с Каз. Пав. Это совершенно ясно. До сих пор у меня не хватало смелости и уверенности

в своей правоте, чтобы восстать против него. Мне нравится слово «восстать». Поставив себя в положение человека, борющегося с сильным противником, я поверила в свои силы. Этой веры мне так не хватало до сих пор. Хамзин, видимо, не друг и не враг. Он очень предан Каз. Пав. «Великорецкий — человек с мировым именем. Наскоки на него так же смешны, как стрелы древних афинян, которыми они обстреливали небо, извергающее гром и молнию…» — только и слышишь от него подобные речи.

8 мая.

Меня радуют мои находки. Опять ездила в долину, почти тайком. Я начинаю верить, что горы, возвышающиеся над долиной Белой, рифового происхождения. Это большое открытие. Хотелось бы подтвердить свои догадки находками. Надо чаще бывать в долине!

9 мая.

Какие наивные письма я писала подругам после назначения в экспедицию… Вчера за ужином Каз. Пав. предложил мне подготовить отчет для Москвы и сделал несколько предварительных замечаний. Не скрою, я расстроилась: Каз. Пав. охладил мой пыл.

10 мая.

Как мне хочется проникнуть сквозь толщи отложений, преодолеть одни за другими известняки, песчаники, доломиты, мергели и заглянуть в недра: что там?

Не могу жить в неведении!

12 мая.

Иван Михайлович Губкин утверждает, что нефтяные месторождения чаще всего бывают на дне древних морей, рек, в долинах и у подножия гор. Нефть скопляется в приподнятых участках пласта. Нам надо искать своды складок. Но можем ли мы утверждать, что за тысячи километров от Баку есть нефть?»

А вот вчерашняя запись:

«15 мая.

…Меня опять одолели сомнения. Обнаружили асфальтиты, сопутствующие нефти…»

Услыхав приближающиеся шаги, Людмила Михайловна поспешно укрылась одеялом. Не хочется ни с кем разговаривать, пока не собралась с мыслями. Завтра ей надо закончить отчет, послезавтра она покажет его Казимиру Павловичу.

— Дочка, ты уже спишь? — спрашивает Шаймурат.

Не получив ответа, повторяет вопрос:

— Спишь?

Прикрыв полог палатки, старик бесшумно удаляется. «От комаров оберегает. Чудесный старикан!» — подумалось ей.

Скоро все затихло в лагере. Шаймурат лег спать.

Который час? Подняться бы, взглянуть на часы. Но даже рукой шевельнуть лень.

От усталости долго не спится… Судьба ее была предрешена, но тут вмешался дед Роман Степанович. Он сказал на заседании комиссии по распределению выпускников института: «Миловановой очень полезно начать с азов — поработать в полевой изыскательной партии. Научная работа в благоустроенной лаборатории, о чем говорил здесь один из моих коллег, никуда не уйдет от нее. Перед нами прекрасный пример отца русской геологии Ивана Михайловича Губкина. Он отправился прямо из института на Кавказ, вооружившись лупой и молотком…»

Будучи подростком, она боялась, что никто ее, такую чернявую и незаметную, не возьмет замуж. Однако в шестнадцать лет она преобразилась и забыла все свои страхи. Подруги называли ее красавицей. Впервые она ощутила внимание к себе в наивных и неумелых ухаживаниях юношей.

В выпускном классе она влюбилась в одноклассника. Они встречались украдкой на катке, в кино сидели, несмело прижавшись друг к другу. Во время долгих прогулок по городу делились впечатлениями о прочитанных романах, высмеивали чудаковатого учителя физики, молча любовались звездными ночами, робели от ощущения близости и пуще огня боялись, что об их дружбе узнают посторонние.

Но… как-то поздно вечером,

когда они возвращались из театра, их окружили парни с той улицы, где она жила, и потребовали от ее друга, чтобы он влез на ворота и три раза прокричал «кукареку». Она с испугом смотрела, как он взбирался на ворота. Неужели он подчинится? Лучше быть избитым, чем так унижаться!

До сих пор она не может забыть, какой противный голос был у него, когда он подражал петуху! Она убежала, не зная, куда спрятаться от позора. Нет, труса нельзя любить. Из-за него она перешла в другую школу, хотя оставалось учиться меньше полугода. Он писал слезливые письма, но Люда не ответила ни на одно из них. Когда приходили его родители, она убегала из дому… Как давно это было!

Вкрадчиво обняли ее предрассветные сумерки, и она незаметно уснула, когда в соседнем ауле пропели настоящие, горластые петухи.

Чем дольше читал Казимир Павлович исписанные мелким неровным почерком страницы, тем больше хмурился. Многие положения отчета аргументировались беспомощно, отчет больше походил на исповедь, чем на деловую бумагу; кроме того, в своих выводах Людмила Михайловна резко противоречила его точке зрения. С этим он никак не мог согласиться.

Когда ему предложили возглавить Башкирскую геологическую экспедицию, он твердо оговорил право самому подбирать людей. Ему были нужны работники, которые бы подчинялись его воле. «Сработаться — значит победить», — частенько напоминал он своим подчиненным.

И он подобрал геологов по своему вкусу. С Хамзиным Сагитом Гиззатовичем он познакомился на многочисленных собраниях и конференциях. Хамзин слыл опытным, знающим свое дело специалистом. В то время он работал на Кавказе и на предложение Казимира Павловича ответил согласием. «Башкирия — моя родина, — писал он. — Я хорошо знаю природу Южного Урала, язык местных жителей. Все это может принести пользу…» В экспедиции Хамзин зарекомендовал себя энергичным и скромным работником, и это окончательно убедило Казимира Павловича в правильности своего выбора.

Милованова — из интеллигентной семьи. Конечно, можно было взять на должность главного геолога более опытного работника, чем она, какого-нибудь бывалого полевика, но выбор на нее пал по двум причинам. Во-первых, надо придерживаться моды — выдвигать молодые кадры, как принято нынче говорить. А во-вторых, Милованова — внучка старого друга, уральского геолога, это тоже имело значение. Одним выстрелом он убил двух зайцев: и политическую линию не нарушил и коллеге услужил.

Перед выездом из Москвы Казимир Павлович подробно изложил свой план изучения «белых пятен» на геологической карте Урала, и до сир пор ни у кого из его подчиненных этот план не вызывал возражений.

А в своем отчете Милованова хотя и робко, но настойчиво пыталась расширить первоначальный план работ экспедиции, одобренный в Москве. Сначала она расширит план, а потом подменит его другим!

Однако Казимир Павлович не терял веры в себя. Он был уверен, что сумеет переубедить Людмилу Михайловну. В ее возрасте естественно увлекаться и чувствовать себя Колумбом. Его долг — объяснить ошибку молодому, неопытному геологу.

Казимир Павлович попросил зайти к себе Людмилу Михайловну. Бросив из-под лохматых бровей быстрый взгляд на девушку, он обратил внимание на ту перемену, которая произошла с ней. Под ветрами и весенним солнцем ее кожа посмуглела. Одета она подчеркнуто просто: грубые сапоги, суконная юбка и что-то вроде толстовки. На голове косынка. И он впервые, наверно, под свежим впечатлением докладной записки, попытался представить себе, что же происходит в ее душе. В обстановке напряженного труда, среди простых людей ее, наверно, смущает «интеллигентское воспитание». Она не хочет выделяться. Вот почему грубое платье и загорелое лицо, за которым перестала ухаживать. А может быть, она поддалась настойчивым атакам некоторых комсомольских деятелей, которые ведут борьбу с губной помадой, пудрой, галстуком, шляпой, рассматривая их как наследие буржуазного мира? Ведь не все еще отдают себе отчет в том, что такое мещанско-обывательская шелуха, а что достижение человеческой культуры. И ему захотелось мягко, по-отцовски побеседовать с этой девушкой.