Леди полночь
Шрифт:
– Я помню, как твоя мать умерла, - она произнесла. – Как ты заботился о Тавви в те дни. Я спросила тебя, почему и я помню, что ты ответил. А ты? Помнишь?
– Я сказал, что делаю это, потому что никто другой не хочет или не может, - ответил Джулиан, глядя на нее насмешливо. – Марк и Хелен должны были заниматься… Мой отец… ну, ты знаешь, в каком он был состоянии.
– Все, что ты когда-либо сделал, ты совершил, потому что никто другой не мог. Если бы ты не покрывал Артура, никто бы даже не подумал об этом. Если бы ты был не
Он шумно выдохнул.
– Может. Я не знаю себя настолько хорошо.
– Я все еще думаю, что лучше бы ты рассказал мне все раньше. Я знаю, ты думал, что делал что-то бескорыстное…
– Это не так, - он сказал.
Она удивленно посмотрела на него.
– Я делал это исключительно из корыстных целей, - он продолжил. – Ты была моей отдушиной, Эмма. Ты была моим последним спасением от всего ужасного. Когда я был с тобой, я был счастлив.
Эмма поднялась.
– Но время, проведенное со мной, не могло быть единственным, когда ты был счастлив.
– Конечно, я счастлив со своей семьей, - сказал он. – Но я ответственен за них – я никогда не был ответственен за тебя – мы были ответственны друг за друга. Это и значит быть парабатаями, разве ты не понимаешь, Эмма? Ты единственная, единственная когда-либо предназначенная присматривать за мной.
– Тогда я подвела тебя, - произнесла Эмма, чувствуя разочарование в самой себе глубоко-глубоко внутри. – Я должна была знать, что ты проходил через все это, а я…
– Никогда не смей так говорить! – он оттолкнулся от колонны. Восходящее солнце сделало кончики его волос медными по цвету. Эмма не могла видеть его выражение лица, но знала, что он был в ярости.
Она поднялась на ноги.
– Что, ну что я должна была знать? Что я не должна…
– Что ты подвела меня, - он произнес горячо. – Если бы ты знала: все, что ты делала - это держала меня на плаву неделями, иногда и месяцами. Даже когда я был в Англии - мысли о тебе давали мне силы. Вот почему я должен быть парабатаем с тобой – это совершенно эгоистичный поступок – я хотел привязать тебя ко мне, несмотря ни на что, даже если я и знал, что это было плохой идеей, даже если я и знал, что…
Он не договорил. Ужас мелькал на его лице.
– Даже если ты и знал что? – Эмма потребовала. Ее сердце выскакивало из груди. – Даже если ты и знал что, Джулиан?
Он покачал головой. Ее волосы выбились из хвоста, и ветер играл с этими светлыми прядями. Он протянул руку, чтобы заправить их за ухо. Джулиан выглядел, словно был поймал спящим, пытающимся проснуться.
– Это не важно, - ответил он.
– Ты любишь меня?
– ее голос был шепотом.
Он закрутил прядь ее волос вокруг пальца, словно серебристо-золотое кольцо.
– А какая разница? – спросил он. – Все равно
– Эмма, - он произнес. – Тебе лучше вернуться внутрь. Иди, поспи. Мы оба должны…
Она сжала челюсть.
– Если ты собираешься уйти от меня сейчас, тебе придется сделать это самому.
Он колебался. Она видела напряжение в нем, в его теле, поднимающееся, как волна, готовая разбиться.
– Отойди от меня, - сказала она жестко. – Уходи.
Его напряжение было на пике, но стало отступать; что-то в нем, казалось, рушится, будто вода разбивается о скалы.
– Я не могу, - произнес он тихо и прерывисто. – Боже, я не могу.
Он прикрыл глаза, поднес к ней вторую руку, чтобы обхватить ее лицо. Руки Джулиана скользнули в ее волосы, и он привлек девушку к себе. Она вздохнула холодным воздухом, а потом его губы оказались на ее губах, и все ее чувства взорвались.
Она задавалась вопросом, в глубине души, что, если то, что случилось на пляже между ними, было лишь случайностью, произошедшей из-за выброса адреналина?
Конечно, поцелуи не должны были быть такими: всепоглощающими, что пробирали тебя, как молния, сносили крышу и уничтожали самоконтроль.
Вероятно, нет.
Ее руки сжали материал куртки Джулиана, притягивая его к себе, ближе и ближе. На его губах чувствовались сахар и кофеин. На вкус он был как энергия. Ее руки скользили под рубашкой, касаясь голой кожи его спины. Он оторвался от нее, чтобы вдохнуть. Глаза Джулиана были закрыты, губы приоткрыты.
– Эмма, - выдохнул он, и желание в его голосе воспламенило ее. Когда Джулиан поцеловал ее снова, ее ноги подкосились и она едва не рухнула на него. Он развернул Эмму, толкая на колонну. Тело Джулиана было сильным, его горячий рот напротив ее…
Звук прорвался сквозь туман в ее голове.
Эмма и Джулиан оторвались друг на друга, озираясь.
Они вдвоем были в Зале Соглашений в Идрисе, когда Дикая охота появилась, завывая вокруг стен, разрушая потолок. Эмма помнила звук горна Гвина, разносящегося в воздухе.
Волнующего каждый нерв в ее теле. Высокий гулкий одинокий звук.
Он снова раздался, создавая эхо сквозь утро.
Солнце взошло, пока Эмма была окутанной Джулианом. Дорога, ведущая вниз по шоссе, была освещена солнечным светом. Три фигуры приближались на жеребцах: черном, белом и гнедом.
Эмма узнала двух наездников в тот же миг: Кирана, сидящего на своей лошади, его волосы были практически черными в солнечном свете; а за ним - Иарлата, облаченного в его темные робы.
Третий наездник был знаком Эмме с сотен иллюстраций в книгах. Он был большим, широкоплечим мужчиной, носящий бороду, одетый в темные доспехи, которые выглядели как кора дерева. Его горн был заткнут под пояс. Это был массивный предмет, весь выгравированный изображениями оленей.
Гвин - Охотник, лидер Дикой охоты, прибыл в институт. И он явно не был рад этому.