Леди полночь
Шрифт:
– Это не твоя вина, - сказала она - Не твоя. Ты понимаешь?
Марк кивнул, не в силах говорить.
– Я разбужу детей и расскажу им,- сказала она, и отправилась по коридору.
Она шагала уверенно, как если бы она была одета в экипировку, хотя на ней была майка и пижамные штаны.
Марк сделал глубокий вдох и толкнул дверь в спальню Эммы.
Она лежала неподвижно, ее бледные волосы рассыпались по подушке. Судя по её вздымающейся груди, Эмма дышала ровно.
Они нанесли ей усыпляющую, исцеляющую и руну кровопотери.
Джулс
Ее рука вяло лежала на одеяле. Джулиан приблизил свою руку к ее руке, их пальцы едва соприкасались, но не касались. Его голова была отвернута от Марка. Марк мог видеть только сгорбленные плечи.
Он казался очень молодым.
– Я пытался.
– сказал Марк.
– Я пытался принять удары. Гвин бы не позволил это.
– Я знаю. Я видел, как ты пытался.
– Сказал Джулиан бесцветным голосом.
– Но Эмма убивала фейри, а ты нет. Они бы не отказались от такого шанса – отомстить ей за смерть своих собратьев. И не важно, что ты сделал.
Марк выругался про себя. Он понятия не имел, какими словами он мог бы утешить своего брата.
– Если бы она умерла, - Джулиан сказал тем же пустым голосом, - Я бы тоже захотел умереть. Я знаю, что это звучит неправильно, но это правда.
– Она не умрет.
– Сказал Марк, - Она будет в порядке. Ей просто нужно восстановиться. Я видел, как выглядят люди, когда умирают. Взгляд, который появляется у них на лице. И это не он.
– Я не перестаю удивляться, - сказал Джулиан.
– В этом всё дело. Кто-то пытается вернуть любимого человека, человека, который умер. Это странное ощущение. Будто мы должны отпустить их.
– Джулс, - сказал Марк.
Его эмоции ощущались так остро, как прикосновения бритвы на коже, давно покрытой бинтами.
«Вот что значит быть семьей», - подумал он. – «Чувствовать боль, когда кто-то пострадал. Хотеть защитить их».
– Они забирают жизни. Ты не можешь расплачиваться счастьем за несчастье, или черпать жизнь из смерти.
– Я просто знаю, что если бы они выбрали с самого начала ее, если бы выбрали Эмму, я бы сделал то же самое.
– Глаза Джулиана были испуганными.
– Я бы сделал всё, что нужно было.
– Нет, не сделал бы.
– Марк положил руку на плечо Джулиана, притянув его. Джулиан нехотя повернулся к брату.
– Ты бы поступил правильно. Всю свою жизнь ты поступал правильно.
– Мне жаль, - сказал Джулиан.
– Тебе жаль? Все это, Джулс, конвой, если бы я не рассказал Кристине о тайнах Гвина...
– Они бы нашли что-то еще, за что наказать тебя, - сказал Джулиан.
– Киран хотел причинить тебе боль. Ты причинил боль ему, поэтому он хотел сделать то же самое. Мне жаль, жаль насчет Кирана, потому что я вижу, что тебе не плевать на него. Мне жаль, что я не знал, что ты оставил кого-то, о ком заботился. Мне жаль, что в течение многих лет я думал, что ты был тем, у кого была свобода; что ты наслаждался тем, что делал у фейри, пока я пытался изо всех сил поднять на ноги четверых
– Ты хотел верить, что я был счастлив, так же, как и я хотел верить, что вы счастливы, - сказал Марк.
– Я думал о том, были ли вы счастливы, преуспевали, жили. Я никогда не переставал задумываться, каким человеком ты бы мог вырасти.
– Он помолчал.
– Я горжусь тобой. Я не особо принимал участие в вашем воспитании, но я горжусь тем, что ты мой брат — называть вас моими братьями и сестрами. И я не оставлю вас снова.
Глаза Джулиана округлились. Глаза Блэкторнов всегда были яркими во мраке.
– Ты не вернешься обратно к фейри?
– Что бы ни случилось, - кивнул Марк, - Я останусь здесь. Я всегда, всегда буду здесь.
Он крепко обнял Джулиана.
Джулиан выдохнул, как если бы он отпустил что-то тяжелое, что он носил долгое время, и, опираясь на плечо Марка, он позволил своему старшему брату взять чуточку его бремени.
Эмме снились ее родители.
Они были в маленьком белом венецианском домике, в котором они жили, когда она была ребенком. Она могла видеть слабый проблеск водных каналов из окна.
Ее мать сидела за кухонным столиком, скатерть расстилалась перед ней. На ткани лежало множество ножей, отсортированных в порядке от маленьких к большим. Самой крупной была Кортана, и Эмма глядела на нее жадно, впиваясь в гладкую золотоватость, резкое свечение клинка. По сравнению с тем, как свет играл на лезвии клинка, ее мать казалось поникшей. Ее волосы и руки светились, пока она была занята делом, ее очертания были нечеткими, и Эмма боялась, что если она прикоснется к матери, та исчезнет. Откуда-то возникла музыка.
Отец Эммы, Джон, вошел в кухню, его скрипка лежала на плече. Музыка полилась из скрипки, как вода, и…
Раздался резкий звук, словно удар от хлыста, оставляя боль, как от ожога огнем.
Эмма ахнула. Ее мать подняла голову.
– Что-то случилось, Эмма?
– Я… нет, ничего.
– Она повернулась к отцу.
– Продолжай играть, папа.
– Ее отец ласково улыбнулся.
– Ты уверена, что не хочешь попробовать?
Эмма покачала головой. Когда она однажды коснулась смычком струн, получился звук, будто кто-то душит кота.
– Музыка в крови Карстаирсов, - сказал он, - Эта скрипка когда-то принадлежала Джеймсу Карстаирсу.
«Джем», - подумала Эмма.
Джем, который помог ей пройти через церемонию парабатаев, человек с нежными руками и задумчивой улыбкой. Джем, который дал ей своего кота, чтобы тот присмотрел за ней.
Боль прошла сквозь кожу, словно лезвие. Где-то вдалеке зазвучал голос Кристины: «Эмма, Эмма, почему они так сильно избили тебя?»
Ее мать подняла Кортану.
– Эмма, я уверена, что твои мысли за тысячу миль отсюда.