Ледобой. Зов
Шрифт:
— И значимость нашего брата растёт! — Дваждык назидательно поиграл пальцем.
— Растёт, — согласился седой. — А равно со значимостью должно возвыситься и слово купца. И надлежит князю прислушиваться к золотому купечеству.
— Потому как, наш брат границы раздвигает, а не скукоживает, утыкая тут и там заставы.
— Но ведь рубежи…
Чубак не закончил: Раздай, сидевший справа, протянул широкую ладонь и прикрыл молодцу рот.
— Конечно, конечно, — и шепнул, кривя рот налево, — только те межи купцу помеха.
Грядка кивнул. Дваждык молча моргнул, остальные тоже беззвучно согласились.
— Межи нужны только князю, — хихикнул слева Грызка. — Держись
— Что, если что?
Грызка многозначительно покрутил рукой.
— Ну… мор, туда-сюда.
— Горшок с мясом кто умыкнул, проглоты? — Тычок вырос на пороге и окинул едальную грозным взглядом. — И ладно бы готово было, так ведь сырое стащили. С ног сбился, найти не могу. Где?
Купцы недоуменно переглянулись. Какое мясо? Какой горшок?
— Ты, дед, конечно, вглубь на сажень видишь, досматриваешь так, что не был бы купцом, отошёл в сторонку и любовался бы. Но какое, к Злобогу мясо?
— То самое, которое вы утром должны были лопать!
— Поставил в ледник, да забыл.
— Собаки стащили!
— Чайки налетели, да расхватали.
— Ага, коровка ожила, собралась обратно воедино и утопала, — старик пальцами показал «утопала» и смешно закатил глазки. — Сколько я вашего брата на дуростях переловил… И в мачтах товар прятали, и под водой на бортах, но чтобы с мясом начали хитрить…
Всё было ожидаемо, как одуванчики на лугу весной: и возмущённый гул купцов, и уверения, что таких честных продаванов Скалистый ещё не видывал, но тот истошный вой, что начался как лягушачий клёкот на дальнем болоте, а потом долетел до купеческой едальни, ворвался под свод, накрутил слух и каждому выкатил глаза, определённо был здесь лишним.
— Гори-и-и-ит! Пожа-а-ар!
— Твою через коромысло! — Тычок рванул прочь из едальной, купцы — следом, с грохотом роняя скамьи.
Полыхала баня. Купецкое подворье ставили с расчётом и основательно. Торгован должен отдохнуть с дороги, смыть походную грязь, поесть, переночевать и утром отбыть в Сторожище. Но гореть в бане купцу совершенно ни к чему. Наружу огонь ещё не выбрался, но внутри пламя бесновалось уже вовсю — в приоткрытое волоковое окошко огонь стегал воздух пламенными жгутами.
— Где дружинные?
— Как загорелось?
— Есть кто внутри?
— Звать Безрода!
— Где воевода?
— Как допустили?
— Дружинный вам не нянька, — рявкнул старик, — Ко всему ведь отпарились уже! Как солнце садилось парились!
— Дверку не закрыли?
— Угли просыпались да тлели себе потихоньку?
Купцы оглядывались, пересчитывались, качая головами, поглядывали на баню.
На вороном прискакал Щёлк, прибежали остальные дружинные.
— Как баня может загореться? — правая рука Сивого соскочил с коня, бросил Тычку повод, кивнул своим — марш к колодцу.
— А вот так, — Грядка развёл руками. — Может дверку не закрыли, может ещё что.
— Все на месте?
Купцы попрятали глаза, сделали вид, будто не расслышали. Но того, кто находит припрятанный товар и в мачте, и под водой у борта не проведёшь на мякине.
— А где этот… здоровенный такой, пузатый? — Тычок заозирался, ища глаза каждого на подворье. — Космы торчат, ровно пакля, во все стороны. Ладья у него ещё с белой полосой, а парус в красную волну?
Торгованы, охая и ахая, цокая и горестно причитая, разбрелись по всему двору, подальше от старика. Ты гляди какое несчастье! Тут нужно тушить, не медля. А ну как перекинется на что-нибудь? Щёлк зловеще улыбнулся, подмигнул Тычку, схватил за грудки ближайшего, да так встряхнул, что тот зубовный лязг не заглушил даже рёв пламени.
— Где косматый? Я спрашиваю, где
Чубак растерянно смотрел на Грядку, немо молил о помощи и трясся. Этот, если захочет, бошку голыми руками оторвёт, а те двое — так вообще прихлопнут, как муху.
— В запретную часть утопал, — неохотно процедил Грядка. — Покоя не даёт ваше житьё-бытьё. Всё посмотреть хотел на потаёнки.
— Ни одна живая душа не вернётся из запретной части Скалистого без проводника! — рявкнул Щёлк. — Он даже не дойдёт! Думаешь, от нечего делать ладейщикам наказано шагу с гостевого подворья не ступать? Думаешь, просто так охранные дружины после бани да вечерни по ладьям разгоняем?
— Я и говорил ему, дескать, не лезь, — упавшим голосом прошептал купец и вдруг осёкся. — Мясо!
— Какое мясо!
— Пьяная свинина! — Дваждык закончил за товарища, раскрыл в изумлении рот и перевёл взгляд на баню.
— Он там?— с ужасом произнёс Чубак, будто в бане остался по меньшей мере его дядька.
— Если мне ещё скажут, дескать, купцы — умные люди, пошлю к Злобожьей матушке!
Остров — не большая земля, где колодец нашли, там баньку и поставили, а что водоносный пласт не богат, так за это спросить не с кого. Только благодарности рассыпать направо и налево за то, что вообще есть. Рядяша распахнул дверь в баню и едва успел отвернуться — пламя рвануло навстречу, точно собака к хозяину после долгой разлуки, «дай, дай, хозяин, я тебя оближу». Насилу отбрехался от такой ласки. Первое ведро на дверной створ выплеснул Ледок, второе — Неслух первый, третье — Неслух второй. И до того дым из щелей сочился, тут уж зашипело и пошли такие дымные пляски…
— Надо же воду таскать! — Чубак не мог на месте устоять, всё порывался бежать и заливать.
— Охолони, — Щёлк придержал парня. — Вёдер больше нет. Те, что поблизости есть, мои уже несут.
— Сгорел, дурак, — буркнул под нос Грядка и недобро покачал головой.
Зачем косматый умыкнул горшок сырого мяса и поджёг баню? Неужто в бане собрался пьяную свинину готовить? Огонь пьянчугам не игрушка, заруби себе на носу каждый, кто таращится на полыхающую баню, а если нос длинный, припиши — и не готовить в бане пьяную свинину. Поди уж отмучился, бедняга. Купец сдёрнул с головы тонкую летнюю полотняную шапку с вышивкой, утёр испарину и пошёл вкруг бани — не бьют ли искры наружу где-нибудь? Туда же Щёлк отправил Воротка, когда же купец и дружинный завернули за второй угол и глазам открылась задняя стена бани, оба остановились как вкопанные, ещё и руками друга в друга вцепились от неожиданности. Видать, только что Брагебрат вывалился: большое волоковое окно валяется рядом, разнесённое в щепы, белый дым валит, ровно из ведра в небо льют, ещё катится по траве большое грузное тело, одежда на пьянчуге тлеет, а палёным мясом несёт так, что хоть нос зажимай.
— Сюда! — Вороток рванул назад, из-за угла махнул к себе рукой.
Ледок с ведрами пришёлся как нельзя кстати. Брагебрат завыл, когда вода сбила огонь с тела, захрипел, вытаращил глаза.
— Держи руки! — рявкнул Вороток, всем весом наваливаясь на руку погорельца. — Начнёт кататься, пузыри лопнут! Выковыривай потом грязь!
Грядка придавил собой вторую руку, прибежавший Щёлк бросил на косматого тряпку — хотя, какой он теперь косматый, почти начисто волосы и борода сгорели — и Рядяша медленно вылил на холстину ведро. А когда дружинные и купцы, перебежавшие на эту сторону бани, многозначительно и с облегчением друг другу закивали, дескать, обошлось, только дурацкой смерти нам тут не хватало, из окна высигнуло нечто настолько неожиданное, что купцов мало родимчик не прибрал, всех скопом и каждого в отдельности.