Ледокол «Ермак»
Шрифт:
– Василий Петрович, мне понравилось все, что я увидел. Предлагаю работать у нас летчиком-испытателем. Завтра же доложу о вас Михаилу Леонтьевичу. Согласны?
– Большое вам спасибо, Рафаил Иванович, но не могу принять вашего предложения: я уже дал согласие летать в Арктике. Это тоже ответственная и сложная работа. Да и опыта работы на вертолетах у меня нет.
– Ну что же, отработаете на „Ермаке“ – приходите. Зарплата у нас, конечно, меньше, чем у полярных летчиков, но работа очень интересная. Приходите!
Буквально после этого разговора мы с Лещенко зашли в отдел труда и зарплаты Полярной авиации узнать,
– Сколько у вашего вертолета двигателей и какова его крейсерская скорость? – спросили нас в отделе.
– Один двигатель, а лететь мы можем на скоростях до 175 километров в час, – ответил Лещенко.
Бухгалтер понимающе кивнула головой, пальчиком повела по таблице, нашла подходящую графу и решила вопрос оплаты:
– Мы будем платить вам, как летчикам самолета По-2, по шесть копеек за каждый километр, который вы пролетите.
– С покилометровой оплатой у нас ничего не получится, – сказал я. – Представьте себе: ледокол, на площадке которого стоит наш вертолет, доставил зимовщикам на один из многочисленных островов Ледовитого океана 20 тонн груза, но не может подойти к острову для разгрузки из-за того, что вокруг ледяные торосы. В этом случае доставка грузов с ледокола на остров возможна только на вертолете. Но он может поднять только 200 килограммов груза. Вот и получается, что за день мы выполним сто полетов: на длинном тросе будем поднимать из трюмов ледокола грузы, переносить и укладывать на берегу. Но при этом пролетим расстояние всего 3 километра. Летчик заработает при этом 18 копеек, а бортмеханик 10 копеек. Мы считаем, что вертолетчикам следует платить не за километры, а за час полета или висения.
– Вы на своем вертолете повисните и будете целый день висеть, а вам из государственного кармана деньги платить? Чего захотели! Не выйдет! – ответили нам сурово.
Мы поняли, что возражать или доказывать что-то – совершенно безнадежное дело. Вышли из Управления Полярной авиации с одним вопросом: кто же над Ледовитым океаном будет считать наши километры? Не иначе, как белые медведи, моржи и тюлени! Мы с Лещенко посмеялись над таким предположением, хотя было не до смеха: вопрос оплаты нашего труда в Арктике остался нерешенным. Забегая вперед, скажу: летая с „Ермака“, мы заработали меньше, чем за это же время водитель трамвая в Москве. Но это, как говорится, другой вопрос…
Мои воспоминания прервал дежурный радист, поднявшийся на мостик и доложивший капитану о том, что после проведения стратегической разведки льдов возвращается гидросамолет Полярной авиации. С самолета сбрасывают пенал с картами ледовой обстановки.
Капитан внимательно рассматривает эти карты и после продолжительной паузы говорит:
– Вот тебе и обстановочка: ветер изменил направление и массы льдов перекрыли нам путь к проливу Вилькицкого. Мы, наверное, не сможем провести караван и за неделю. А за это время с Диксона подойдут другие корабли. Сможет ли „Ермак“ провести их через эти тяжелые льды?
Мы с Лещенко находимся на вертолетной площадке, ждем, какое решение примет капитан. Чем дальше продвигается ледокол к проливу Вилькицкого, тем тяжелее
Может, и не стоит соваться с караваном в это царство сверхтяжелых льдов? Может быть, пока еще не закрылся обратный путь, развернуться и уйти с караваном еще южнее?
„Ермак“ заходит все дальше и дальше в тяжелые льды, пока не оказывается перед огромным – до самого горизонта – ледовым полем. Ледокол, набирая скорость, пошел вперед, уткнулся носом в край ледового поля, задрожал, но лед, не дрогнув, приподнял тяжелый корпус ледокола. Винты отрабатывают „полный назад“, и ледокол медленно сползает с не покорившейся ему льдины. Почему же капитан не посылает матроса к нам с приказом готовить вертолет к полету?
Поднимаюсь на мостик к капитану и слышу:
– Как там ваша техника, готова к полету?
О чем речь! Мы всегда готовы! Настроение у капитана „не очень“, оно меняется в зависимости от ледовой обстановки.
– Не знаю, не знаю, готовы ли, что это ваш Лещенко постоянно делает на вертолетной площадке?
А я, как и раньше, с улыбкой, чтобы убедить капитана в том, что предстоящий полет надо льдами Ледовитого океана не серьезнее простой прогулки, отвечаю:
– Мы и в самом деле всегда готовы. А Константин Андреевич не уходит с вертолетной площадки просто из любви „к искусству“.
Отправляюсь к вертолету. Запускаю мотор, прогреваю его. Включаю муфту, соединяющую мотор с несущим винтом, прибавляю мощность. Внимательно смотрю на приборы, прислушиваюсь к шумам: вроде бы все нормально. Матросы отшвартовывают вертолет.
Ждем капитана, а его все нет. Проходит минут пять. В голове одно: „Работа двигателя на малом газу приводит к замасливанию свечей“… Но Ми-1 уже отшвартован, я не могу прожечь свечи – только прибавлю мощность двигателю, как вертолет взлетит. Может быть, выключить двигатель, пришвартовать вертолет и прожечь свечи? Но в это время на площадку выходит капитан, и я поднимаю большой палец – все в порядке! И при этом улыбаюсь. Хотя знаю, что для гарантии надо бы прожечь свечи. Лещенко занимает свое место, капитан – свое, позади меня справа, и закрывает дверь.
– „Ермак“, я „Норд-11“, прошу взлет.
– Взлет разрешаю. Учтите, ветер сильный, порывистый, при порывах до 25 метров в секунду.
– Вас понял. Взлетаю. – Прилагаю максимум усилий, чтобы противодействовать порывам ветра, и медленно поднимаюсь, зависаю над центром площадки. Убедившись в исправной работе двигателя, еще выше поднимаю вертолет и перемещаюсь назад и влево. Мы отходим от площадки. Вот под нами уже палуба ледокола. Вдруг двигатель затрясло, послышались сильные хлопки, вертолет задрожал и начал падать. Еще мгновение, и он ударится несущим винтом о площадку…
Рывком увеличиваю шаг несущего винта и отбрасываю вертолет от ледокола. Теперь мы продолжаем падать на воду рядом с бортом „Ермака“. Увеличиваю шаг несущего винта до максимально допустимого. Этим мне удается замедлить падение, мы зависаем у самой воды и потом начинаем вертеться. Винт перезатяжелен, двигатель работает с перебоями, вертолет вращается влево. Изо всех сил жму на правую педаль – напрасно! Вертолет трясется, двигатель работает с перебоями, с хлопками, а сильный порывистый ветер уносит нас все дальше от ледокола.