Легко и просто, или Кризис тридцати лет
Шрифт:
Последний его рабочий день закончился почти трагично. Как обычно названивая мне постоянно, Игорь требовал доказательств того, что я дома: «включи телек, хлопни дверью, что-то звуки у тебя не те». Я не раздражалась, спокойно доказывала любимому, что я именно там, где говорю. Вроде получалось убедить. Но через час у Игоря начинался новый бзик, под названием «Да, ты дома. Но ты не одна». Как доказать, что я одна, я не знала.
– Приходи, проверь, – пыталась шутить, – Во сколько ты будешь?
– А зачем тебе знать во сколько я буду? – Игорь явно злился, и, кажется, был не очень трезв, – Чтобы
– Каких гостей? – смеялась я.
– Ну, тебе виднее, – орал он в трубку, и тут же бросал её. А через минуту снова перезванивал, – Кто там у тебя? Мариночка? Наташка? Скажи, я не буду злиться. Просто скажи правду.
Я не понимала, что страшного в том, если ко мне и вправду пришли бы подруги. Но ещё больше я не понимала, в чём я виновата, если подруги, действительно, уже давно у меня не были. И ведь никак не докажешь. Я впадала в ступор. Но пыталась всё свети на смех. Игоря раздражало слово «ревность», он говорил, что не ревнует меня, а просто не любит вранья. Но ведь я и не врала…
Он пришёл внезапно, днём. Не предупреждая. Позвонил в домофон. Я испугалась. Первый этаж, я одна… Никого не жду. Не открыла. Тут же стала набирать ему на телефон.
В ответ ругань и маты.
– Да я, конечно, а что, ты кого-то ещё ждёшь?
Вошёл в ярости в бутылкой пива, по ходу уже не первой. Как в анекдоте обошёл квартиру, и, абсолютно не шутя, заглянул в шкаф и под кровать.
Таким я его ещё не видела. Его обаятельное личико с огромными грустными глазищами стало каким-то чужим и страшным. Не страшным, в смысле некрасивым, а страшным… таким, что можно испугаться. И я испугалась. И в первый раз за всё время разревелась. От отчаяния, от обиды, от непонятости, от поруганных надежд, от оскорбления своих чувств. Я захлёбывалась слезами и сбивчиво твердила:
– Неужели ты не видишь, что я всё поставила на карту, ради тебя. Неужели я могу тебя обмануть или предать в такой ситуации. Как можно так ревновать? Как можно так подозревать? Как можно быть таким недоверчивым? – Мой словарный запас ограничивался какими-то банальными фразами. Потому что сложных фраз Игорь не любил и не понял бы. Его можно было пронять только вот таким вот зомбированием – многократным повтором одного и того же. Можно было пронять иногда… Не всегда. И это я тоже не могла контролировать. Это было дело случая. В этот раз мне повезло.
Через полчаса он уже просил прощения, и говорил, что я правильно поступила, что не открыла дверь, что он просто подумал, что я не одна и поэтому не открываю. Я не понимала, КАК можно так начать думать, чтобы до такого додуматься. Но успокаивалась, видя, что настроение Игоря приходит в норму. Он даже повеселел, словно после моей истерики ему значительно полегчало. Потом он объявил, что уволился и теперь будет рядом всё время. Вопрос о финансовой стороне нашей жизни я задать уже не рискнула. Подумаем об этом завтра. Сейчас главное, чтобы Игорь пришёл в себя.
Позвонила Юлька, спросила, когда я приеду? Рассказала что-то из школьных новостей. Я слушала её, вытирая слёзы, и пытаясь выработать счастливый голос. Игорь стоял рядом, смотрел пристально, словно следил за каждым моим словом. Гладил по руке, чтобы успокоить. Но в его глазах было что-то такое… неадекватное. Я
Но он повел себя вдруг дружелюбнее, чем я ожидала. После того, как я положила трубку, обнял, снова извинился за своё «дурацкое» поведение, и сказал, что сам ненавидит себя за такие «загоны», но поделать ничего не может, слишком уж сильно боится меня потерять. Предложил выпить пива, чтобы успокоиться и помириться.
Выпили пива, разговорились. Слова любви и прощения плавно перетекли в разговоры о смысле жизни. Я снова не смогла повлиять на ход пьяных мыслей любимого, который ни с того ни с сего снова завёлся. Он с нарастающей агрессией вдруг заговорил на тему «все бабы одинаковые». Как обычно, настроение его менялось с бешеной скоростью, и я не успела ничего понять…
Через пару минут своего гневного монолога Игорь высадил стекло кухонной двери кулаком. Кровь. Осколки. Испуг. Кажется, стекло попало в вену. Промываем рану под кухонным краном.
– Вызвать скорую? – паникую я.
– Да, – видимо, он сам испугался и мгновенно протрезвел.
Приехала скорая. Два санитара обработали и забинтовали руку. Сказали, что вены не задеты – жить будет. Посоветовали, в следующий раз бить в стену… головой. Посмеялись, отлегло…
День за два
Все в моей новой жизни идет стремительно, не поддаётся контролю и логике.
Пару дней после случившегося, мы с Игорем безвылазно сидели дома. Смотрели фильмы, жарили картошку, играли в компьютерные игры. Никто не беспокоил, никуда не нужно было идти. Не могу сказать, что мне это нравилось, но так было спокойно. Игорь видел меня перед собой двадцать четыре часа в сутки, и повода для ссоры у него не было. Я вообще начала сомневаться, есть ли жизнь за пределами нашей квартиры, но знала, что пока так лучше. Пусть мы побудем только вдвоём, пусть он научится мне верить. На всякий случай поставила телефон в беззвучный режим, потому что Игорь как-то странно реагировал на телефонные звонки…
Всё началось с того, что он заметил это…
– Ты снова мне врёшь! Ты ждёшь звонка? Почему телефон на беззвучном? По-че-му? – яростно допытывался он.
Я пыталась объяснить что-то, но не была услышана и понята. Скандал. Страх. Слёзы. Удар дверью. Звук защёлкивающегося замка. Я заперта в квартире. Мой телефон разбит о стену. Плачу…
Честно, я очень боюсь… Боюсь, что он вернется пьяным и неизвестно по чему придётся его следующий удар: по двери, или по моему лицу. Почему-то уже начинаю верить, что Игорь способен на такое. Его ревность какая-то ненормальная, патологическая просто ревность. Откуда это в нём? Не верю, что за двадцать лет жизни, Игорь успел так разочароваться в женщинах. Скорее всего, всё это идёт ещё из детства. Ведь все проблемы и комплексы у нас оттуда. Ведь я ничего не знаю о его детстве. Для Игорька эта тема почему-то очень болезненная. Хотя мне давно интересно: Где его родители? Почему его воспитывала тётка? И почему, он в школе был в списках «трудных».