Ленька-гимназист

Семин Никита

Увы, но попасть внутрь мне не удалось. Красноармеец с облупленным носом, стоявший на часах у дверей даже и не подумал пропустить меня внутрь, и никакие ссылки на былые заслуги не помогли.

— Не велено пускати! — равнодушно ответил он, не прекращая лузгать семечки.

Гегемон, мать его.

Наконец, после часа ожидания мне удалось поймать товарища Костенко, выходящего из здания с толстой папкой подмышкой. Он выглядел смертельно уставшим: под глазами залегли коричневые тени, на лице темнела двухдневная щетина.

— Опять ты? — он поднял на меня тяжелый раздраженный взгляд. — Что тебе, Лёнька? Отрез свой

получил?

— Получил, товарищ комендант, спасибо… Я насчет отца… Ильи Яковлевича. Его на окопы забрали… Уже неделя прошла, а его все нет. Вы сказали — ненадолго…

Костенко рассеянно потер лоб.

— Отца, окопы… Да мало ли их там? Думаешь, я про всех всё знаю? Нет, брат. А что ты вдруг всполошился? Ну, работают люди, фронт укрепляют. Сам знаешь, Деникин наступает, не до сантиментов сейчас. Вернутся, когда закончат…

— А когда закончат-то, можно ли узнать? Мать волнуется…

— Узнать? — хмыкнул Костенко. — Это, брат, не по моей части. Мобилизованными на работы ведает ревком. Тебе надо к председателю, Арсеничеву Михаилу Ивановичу. Он теперь все гражданские вопросы ведёт. Только его сейчас нет здесь, на завод пошел, там дела важные. Хочешь, пойди, поищи его там. Ладно, бывай, мне ехать надо.

Идти к товарищу Арсеничеву? Искать его на заводе? С одной стороны, это был шанс. С другой… я вдруг почувствовал себя беспомощным. Тут не так-то просто добиться благосклонного взгляда начальства, особенно если ты пацан 12-ти лет. С Полевым и Костенко мне, конечно, повезло, а этот Арсеничев — совершенно незнакомый мне тип. Для него я никто и звать его никак. С какой стати он пойдёт мне навстречу?

Кроме того, снова лезть к начальству с расспросами о мобилизованных, о срочной работе… Не покажется ли это подозрительным? Я ведь уже «засветился» как помощник разведки. И вдруг решат, что я теперь пытаюсь выведать стратегическую информацию для врага? Времена такие, что шпионом можно объявить любого мальчишку. Нет, расстраивать и теребить начальство — себе дороже.

Но узнать об отце было нужно. И тут пришла другая мысль. Завод! Отец там работал всю жизнь. Дед Мазалёв там работает. Их там все знают. Наверняка заводское начальство или работники профсоюза, если он еще существует, должны сами заинтересоваться у комиссаров, когда они вернутся на работу. Информация могла быть там, у своих.

Я вернулся домой и поделился своими мыслями с матерью. Она задумалась.

— На заводе… Может, и правда? Начальство спросить бы! Только как тебя туда пропустят? Говорят, проходной режим теперь строгий. Солдат на проходную поставили, секреты у них там какие-то…

И тут ее лицо просияло улыбкой.

— А вот как! Ты ему, Лёнька, обед отнеси! Столовая-то закрыта, и рабочие кто как пробавляются. С обедом пойдёшь, пропустят, так всегда было. Я сейчас соберу узелок — картошки отварю, хлебушку краюху, цибули… Скажешь — деду несу, Мазалёву Денису Трофимовичу. Он там, в своём цеху должен быть. Заодно и расспросишь у мужиков, может, слышал кто про наших, что под Синельниково уехали!

Идея показалась мне превосходной. Мать быстро собрала скромный обед в эмалированную плошку — судок, перевязав ее узлом. Взяв этот «пропуск», я снова отправился в путь — к громаде Южно-Русского Днепровского металлургического завода, кормившего когда-то половину Каменского и теперь замершего в тревожном ожидании.

Чем ближе

я подходил, тем сильнее ощущалась его мощь и запустение. Огромная территория, обнесенная высоким забором, казалась почти вымершей. Бесчисленные кирпичные трубы — квадратные, граненые, круглые, высокие и низкие — напрасно торчали в небе: лишь из одной или двух из них тонкой струйкой лениво тянулся дымок, остальные просто стояли закопченными кирпичными каланчами. Вдали, над холмами шлака, возвышались силуэты потухших доменных печей.

У проходной меня остановил хмурый охранник с винтовкой.

— Куда?

— К деду. Мазалёву Денису Трофимовичу. Обед несу, — я показал узелок.

Красноармеец лениво отвернулся.

— Мазалёв… Знаю такого. В третьем прокатном он. Проходи. Только не шастай там, где не положено!

И вот я на территории завода. Железнодорожные пути, густой сетью покрывающей заводскую землю, были заставлены ржавеющими вагонетками, тут и там громоздились штабеля рельс, горы чугунных чушек, каких-то стальных слитков, припорошенных пылью и ржавчиной. Обычный заводской гул — грохот молотов, скрежет металла, рев горнов — отсутствовал, лишь равномерно бухал паровой молот в одном из цехов, да завывал в многочисленных телефонных проводах ветер, гулявший между пакгаузов и цехов. Огромные, закопченные корпуса цехов, разумеется, не имели никаких указателей. И где тут, спрашивается, «третий прокатный?»

Наугад я заглянул распахнутые двери ближайшего здания. Гигантское пространство внутри освещалось солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь огромные запыленные окна и световой фонарь на крыше. Кругом застывшие станки — прокатные станы с массивными вальцами, паровые молоты, размером с небольшой дом похожие на доисторические чудовища гильотинные ножницы и прессы, бесчисленные токарные и фрезерные станки. Почти все — с иностранными подписями — «AEG» или «Siemens Halske», какие-то другие, на французском, польском, датском языках. Судя по толстым кабелям, идущих к электродвигателям, почти все они были электрифицированы — признак передового предприятия своего времени. Но сейчас все это стояло мертвым грузом — холодное, покрытое слоем пыли и копоти. Лишь в конце цеха копошилось несколько рабочих.

— Ты что тут забыл, хлопче? — окликнул меня один из них.

— Мне в третий прокатный, обед занести!

— Это дальше, пройдёшь насквозь, затем будет литейка, вагоноремонт, и рядом — прокат! — пояснил тот, равнодушно отворачиваясь.

Пройдя в заданном направлении, мимо мартеновских цехов с потухшими печами, мимо литейного двора, заваленного бракованными отливками. Лишь в одном месте кипела работа. Из большого цеха доносился стук молотков и визг разрезаемого металла, но «третий прокатный», судя по описанию, был дальше.

Зайдя в ворота невысокого, но очень длинного строения, я действительно увидел тут древние прокатные вальцы с мощными приводами от гигантских чугунных колес. Над ними колдовала бригада рабочих; среди них я тут же узнал деда Мазалёва.

— А, это ты! — приветствовал он меня, немало удивившись. — Бульбу принёс? Ну это дело, сейчас и поснедаем!

— А что вы тут делаете? — не удержался я от вопроса.

— Да видишь, на демонтаж подрядили! Приказали комиссары оборудование вывозить, говорят, белогвардейская, мол, опасность! А как завод потом работать будет — бог весть…