Ленька-гимназист
Шрифт:
— Фамилию говори, — шепнул сзади Коська.
— Кривошеин!
— Так и запишем. Что у вас там изображено на тридцать шестой странице, милостивый мой государь, господин Кривошеин?
— «Чиж и голубь»!
— Возглашайте-с.
Кривошеин прочитал, и преподаватель потом долго и путанно объяснял нам отличие дактиля от анапеста.
Затем были уроки немецкого и французского, и, наконец, нам разрешили идти по домам. Я к тому времени здорово проголодался и рад был бы побыстрее свалить домой, но стоило мне оказаться на школьном дворе, как меня вновь
— Ну что, быдло, идём за угол? — с мерзкой улыбочкой предложил он.
— Сам ты быдло. Что мне там делать — твою рожу обоссать? — грубо ответил я.
— Ах ты, хам! Курва! — взвизгнул Козлик и с размаху толкнул меня в грудь.
Терпеть далее я не стал, отскочил и тут же врезал ему локтём под дых. Козлик охнул и согнулся. Его дружки кинулись на меня, но тут же подоспели Гнатка и Костик. Завязалась короткая, яростная свалка. Кто-то вцепился мне в волосы, я отмахнулся, услышал треск рвущейся ткани — рукав новой рубахи! Злость придала мне сил: вывернувшись, я еще раз саданул Козлика, теперь уже в нос. Тот взвыл и отскочил, но быстро оправившись, обрушил на меня град ударов.
— А ну, прекратить! Немедленно! — раздался грозный голос Сергея Александровича, появившегося в дверях.
Драка моментально стихла. Мы стояли, тяжело дыша, растрепанные, злые. У Козлика текла из носа кровь, у меня был порван рукав.
— Зданович! Брежнев! Оба ко мне! Остальные — по местам!
Короче, отчитал он нас обоих, но разбираться, кто прав, кто виноват, не стал — время, видно, такое, что мальчишеские драки казались мелочью. Тем не менее, как я заметил, мальчики боялись и уважали учителей. Наблюдая это, я невольно про себя усмехнулся: «А ведь в моем будущем времени это почтение будут старательно вытравливать, растить инфантильных неучей, не способных и двух слов связать без мата и гугла… А может дело в том, что тут еще не запрещено лупить учеников указкой?»
Наконец, мы пошли-таки по домам.
— Ловко ты его, локтем-то! — восторженно сообщил Гнатик. — Научишь?
— Непременно. Слушай, — вполголоса спросил я у Коськи Грушевого, — что это за хмырь, и чего ему он нас надо?
— Ну ты фрукт! — сделал тот круглые глаза за стеклами своих очков. — Это ж Козлик, Казимир Зданович. Батька его какой-то начальник был в прокатном цеху. Давно мы с ними на ножах! Неуж забыл? Да, крепко тебя тогда копытом-то приложило!
И рассказал, что этот поляк, заносчивый и драчливый, давно точил на меня зуб, считая выскочкой из Нижней колонии, посмевшим учиться вместе с «панами» из Верхней. Моя новая одежда явно пришлась ему не по вкусу.
— И что, часто тут махач такой? — спросил я, уже зная, что мне скажут в ответ.
— Постоянно! И хорошо когда один на один, а то навалятся все на одного, и амба!
Ну что же, мир жесток, а дети Гражданской войны — не ангелочки из церковного хора.
— Надо тренироваться, приемы всякие изучать, — сказал я твердо, глядя вслед удаляющемуся Здановичу. — Надо быть сильными. Иначе сожрут…
—
Глаза у приятелей загорелись.
— Французский бокс? Или борцами стать, как Иван Поддубный? А кто научит?
— Ну… — неопределенно протянул я. — Будем пробовать. Я кое-что видел, читал…. Тут главное — силу нарастить, и тренировки регулярные делать. Каждый день после школы.
На том мы и расстались.
В задумчивости подходил я к нашему домику под вётлами. Нарастить силу — дело непростое. Я понимал, что в это голодное время набрать мышечную массу будет сложно, но и сидеть сложа руки было нельзя.
* бобрик — дешевая шерстяная ткань с начёсом.
Глава 12
На другой день, в воскресенье, занятий в школе не было. Над Каменским плыл колокольный звон, народ тянулся в церковь, мы с Гнаткой и Костиком гоняли мяч на пустыре. Мяч был тряпичный, туго набитый ветошью, подскакивал криво, но азарта это не убавляло. Пыль стояла столбом, солнце припекало майской, еще не злой жарой, а с завода доносился привычный металлический грохот, и тянуло дымком.
Играли азартно, но вчерашнее происшествие не выходило из головы. В перерыве, когда мы уселись прямо на пыльную траву отдышаться, Костик задумчиво проговорил:
— А все-таки крепко нам может достаться, Лёнька… Козлик этот — здоровенный чорт!
— Ничего, — буркнул я, вытирая пот со лба. — Отольются кошке мышкины слезки.
— Как же отольются? — вздохнул Гнатка, стряхивая пыль с единственных штанов. — Он старше, сильнее.… Хоть и трус, а со сворой своей — сила.
— Вот потому я и говорю — тренироваться надо, — повторил я вчерашнюю мысль. — Не просто так кулаками махать, а с умом. Есть такая… наука. Самооборона без оружия называется.
Мальчишки посмотрели на меня с недоумением.
— Кака така наука? — Гнатка поскреб в затылке. — Борьба, что ли? Драка — она и есть драка. Кто сильнее, тот и прав.
— Да не скажи! — не согласился Коська. — Сила — это хорошо. А когда драться умеешь — еще лучше! Вот, я в цирке видел: «французская борьба» называется. Там такие приемчики, что только успевай вражин штабелями складывать! Только вот кто бы научил-то нас…
Гнатик, которому, судя по всему, в жизни не довелось побывать в цирке, угрюмо надулся.
— Я кое-что знаю! — сказал я.
— И что, научишь? — сразу загорелся Игнат.
— Конечно! Пойдемте к Днепру, на песок. Там и покажу кое-что.
Мы оставили пыльный пустырь и пошли по знакомым улочкам Нижней колонии вниз, к реке.
Утренняя свежесть меж тем развеялась без следа, щедрое южное солнце жарило как не в себя, и жара стояла такая, что тополиный пух, щедро усеявший все дороги и пустыри, казалось, вот-вот вспыхнет сам собой. Воздух дрожал над раскаленными крышами Нижней колонии, и даже неугомонные воробьи притихли в тени редких акаций.