Ленька-гимназист
Шрифт:
Гнатка молчал, обдумывая. В глазах его блеснул знакомый злой огонек. Видно было, что мысль о верном способе одолеть злыдней-недругов, которые найдутся у любого мальчишки, явно запала ему в душу.
— И где ж его взять, свинец этот? — наконец спросил он.
— А поискать, — ответил я. — После григорьевцев наверняка по стенам полно пуль застряло. Они ж палили без разбору. Свинец мягкий, его выковырять можно!
Идея показалась заманчивой. Забыв про усталость и борьбу, мы поднялись и пошли обратно в поселок, к тем улицам Нижней колонии, дошли до станции, где недавно еще шли
Мы бродили вдоль глинобитных и кирпичных стен, внимательно всматриваясь. И точно — то тут, то там виднелись свежие отметины: характерные выщерблины в штукатурке, дырки в деревянных рамах, стволах деревьев, поленницах, а иногда, если приглядеться, в глубине такой дырки тускло поблескивал серый металл.
— Вот она! — первым закричал Гнатка, тыча пальцем в стену сарая.
Не откладывая в долгий ящик, он тут же достал из кармана старый перочинный ножик, которым всегда хвастался, и принялся ковырять вокруг свинцовой отметины. Штукатурка крошилась, но пуля сидела глубоко. Пришлось потрудиться, расширяя отверстие. Наконец, расплющенный кусочек свинца упал Гнатке на ладонь. Он был тяжелым, неправильной формы.
Вскоре и мы с Костиком нашли свои трофеи. Работа была нелегкой — пули глубоко вошли в стены, деформировались от удара. Но азарт поиска и предвкушение обладания грозным оружием подстегивали нас. К тому времени, как сумерки окончательно сгустились над Каменским, у нас набралась целая горсть свинцовых осколков и расплющенных пуль.
Мы вернулись на берег Днепра. Река потемнела, лишь на середине дрожала серебристая дорожка от взошедшей луны. Стало прохладнее, запахло сыростью и ночной свежестью. Гнатка быстро развел небольшой костерок из сухих веток, что валялись на песке. Огонь весело затрещал, выбрасывая искры в темноту.
— Консервную банку бы, — сказал я. — Или хоть жестянку какую.
Костик сбегал к ближайшим зарослям, где часто сваливали мусор, и вскоре вернулся с мятой, ржавой консервной банкой — после интервентов таких осталось немало.
Мы сложили наши свинцовые находки в банку и поставили ее на угли. Пришлось подождать. Сначала свинец не поддавался, только темнел и дымил слегка. Но потом, когда костер разгорелся жарче, металл в банке начал плавиться, превращаясь в блестящую, подвижную, похожую на ртуть лужицу.
— Готово! — прошептал Гнатка, когда весь свинец расплавился.
Теперь предстояло самое ответственное. Мы заранее приготовили формочки — просто вырыли в плотном влажном песке небольшие продолговатые ямки, по размеру кулака. Игнат, обмотав руку старой тряпицей, осторожно снял раскаленную банку с углей. Я придерживал ее палкой.
— Лей! — скомандовал я.
Тонкая серебристая струйка расплавленного свинца полилась в первую ямку. Металл зашипел, соприкасаясь с влажным песком, пошел парок. Мы затаили дыхание. Потом наполнили вторую ямку, третью. На все три свинчатки нашего запаса хватило впритык.
Мы сидели у догорающего костра, глядя, как остывает в песчаных формах наш грозный секрет.
— Тяжелые будут, — удовлетворенно сказал Гнатка, осторожно потрогав палочкой поверхность застывающего металла в одной из ямок.
— То, что надо, — кивнул я.
Впереди была ночь, а за ней — новый день, в котором эти неказистые куски свинца могли стать последним доводом в споре, где слова уже не имели силы. И глядя на мерцающие угли костра, я думал о том, как быстро жестокая реальность Гражданской войны заставляет даже мальчишек браться за оружие, пусть и такое, самодельное. От той, другой жизни, где были секции самбо и правила честного боя, меня отделяла чудовищная пропасть времени, и не менее ужасающая необходимость выживать здесь и сейчас.
Наплевав на все правила.
На следующий день после уроков, мы с Гнаткой и Костиком сидели на старых шпалах возле депо, обсуждая наши вчерашние свинцовые трофеи, которые теперь, завернутые в тряпицы, оттягивали карманы.
— Главное, чтоб не заметил никто, — шептал Костик, опасливо косясь по сторонам. — Мать увидит — убьет.
— А ты не показывай, — буркнул Гнатка, деловито похлопывая себя по карману штанов. — Это наш секрет. Против разных там Козликов!
Не успел он договорить, как из-за угла сарая вывернулась новая фигура. Парень был года на два старше меня, может, пятнадцати лет, высокий, светловолосый, с нагловатым, чуть скуластым лицом. Одет он был почище нашего — в гимнастерку без погон, но добротную, и штаны, заправленные в видавшие виды, но крепкие сапоги. С ним шли еще пара человек. Подросток остановился перед нами, заложив руки за спину, и оглядел нас сверху вниз с ленивым презрением.
— А это что за собрание? Большевики местные? — Голос у него был с заметным украинским говорком, певучим, но неприятным.
Мы молчали. Я сразу понял — этот не из наших, не из заводских. Слишком уверенный, слишком чужой.
— А вы кто такие будете? — спросил Гнатик, и я понял, что ребята эти не местные.
— Господари Украини и этого миста! — буркнул из-за плеча высокого парня другой, тощий тип в вышиванке и папахе со шлыком.
— Я — сын сотника пана Петлюры. Слыхали про таких? — процедил долговязый тип. — Мы скоро тут порядок наведем. А вы чьи будете? Краснопузые, чи шо?
И ткнул пальцем в меня.
— Ты, чернявый. Чего молчишь, жидёнок?
Вот тут меня просто проняло. Похоже, эта мразь никогда не меняется, просто раньше им нравилось гнобить евреев, а в мое время они перешли на русских. Наслушался я про таких во время командировок на фронт! Конечно, я видел, что парень этот гораздо крепче меня и явно не собирается отступать. Но холодная ярость требовала выхода… Хоть какого-нибудь выхода.
— Краснопузые половину ваших уже в расход пустили, а скоро и до тебя с батькою доберутся! — придав голосу максимальную степень презрения, сообщил я, вставая с завалинки.