Лесничиха (сборник)
Шрифт:
Проходя мимо председателевой избы, Витька невольно задержался. В незанавешенном светящемся окошке увидел Ситникова. Тот сидел на табуретке и что есть силы стучал кулаком по колену, словно пытался отшибить его напрочь. Поколотил, поколотил и поставил на стол что-то: это оказался ружейный патрон. Вынул из гильзы железную трамбовочку, вставил свинцовую пулю «жакан» и, взвесив в руке внушительный заряд, удовлетворенно мотнул головой.
«Как же он стреляет?» — удивился Витька. Но, подумав хорошенько, понял: Ситников сможет и одной рукой. Уж больно
За воротами гавкнула и заскулила собака. Витька оторвался от штакетника и отправился спать.
Когда он проснулся, в окошко только-только пробивался рассвет. На столе потрескивала лампа, и огонек мигал, точно хотел оторваться. Возле печи суетилась старуха, готовила что-то, может быть даже бешбармак. Витька торопливо плеснул водой в лицо, оделся и, не дожидаясь завтрака, побежал в правление.
Подстерегая Ситникова, он долго бродил по темному пустому коридору, время от времени прислушиваясь к громкоговорителю. Просигналили московские часы, было ровно восемь по местному времени.
Молча гуськом вошли монтеры. Лицо у Семы было желтое, измятое.
— Ты, начальник… работу нашу вчерашнюю… не примай, — задвигал он тяжелой челюстью, пряча глаза по углам коридора. — Промашка вышла, косоглазие…
Витька не желал с ним разговаривать.
— А сегодня мы вколем по-настоящему! — заторопились выказаться Васькины.
— Поговорим попозже, — сухо пообещал им мастер. — Ответите… Как монтеры и как комсомольцы… — И Васькины понуро уселись на скамейку у окна.
Время шло, за окном играла музыка, передавали утреннюю гимнастику, а председатель все не появлялся. Вскоре контора заполнилась колхозниками, а его все не было и не было.
— И не будет, — сообщила Пионерка, успевшая прибежать и прибрать в кабинетах. — Уехал Семеныч с парторгом насчет сена. Еще вчерась об этом рассуждали.
— А когда вернется? — испугался Якушев.
— Да кто его знает. Колхозы казахстанские далекие. К одному надо подъехать, к другому. И везде поговорить надо, без спеху, по-хорошему…
Витька заметался. Побежал в бухгалтерию, а там его отослали к завхозу; нашел завхоза, а тот широко развел руками:
— Без самого ничего не могу…
Якушев бросился к телефону, но и он дал нерадостный ответ: Седов уже отправился в лесхоз.
Витька вяло, как больной, подбрел к ребятам и тоже опустился на скамью.
— Уо как, — посочувствовал Сема. — Поразъехались все, едри иху за ногу.
Подступала злоба.
— Вы уж лучше помалкивайте, — тихо посоветовал Якушев. И вдруг вскочил, сорвался — И не материтесь, понятно?! Совесть совсем порастеряли! У старой женщины требовали взятку!..
Ребята молчали. Сема угрюмо покуривал, зачем-то пряча папироску в рукав своей рваной телогрейки. Васькины сопели, шмыгали носами, разглядывали пол.
— Срамотища! — возмущался Якушев. Походил взад-вперед, немного успокоился. Предупредил, обращаясь к братьям Васькиным: — Еще одна пьянка — в контору
— Ладно… Чего делать-то будем? — пробурчал Сема.
— Пойдете на разбивку трассы.
Ребята оживились.
— Под высоковольтную линию на Годыри, — уточнил мастер, и они опять поникли: в степи особенно не разгуляешься. — Сам буду визировать, лично! А ту, низковольтную, завтра перебьете.
— Делаем не по-людиному, — скривился Подгороднев. — Еще и опор нету, и может, и не будет, а уже трассы разбиваем. Смешно…
Но смеяться не хотелось никому. Особенно Витьке. Хорошо размечать линии, когда тебя подгоняют опоры, когда их много накопилось на площадке, когда их все готовят и готовят и надо срочно развозить. Тогда, конечно, другое настроение… И все же лучше сегодня в степь… в степь…
Примерно через час, набрав на целый день еды, электрики уселись в сани и вяло сказали: «Чок». Верблюд шел вперевалку, не спеша, высоко задирая горбоносую голову, будто что-то высматривал впереди. А впереди была белая равнина.
Остановились неподалеку от села, где будет повысительная подстанция, раскидали ногами снег и вбили в землю первый колышек. Один из Васькиных распотрошил подобранную в конюшне старую метлу и воткнул в сугроб хворостину — на всякий случай, если заметет пикет.
Сема взял вешку и с неохотой отбрел в сторону смутно темнеющих на горизонте Годырей. За ним, с трудом размахивая саженью, засеменил второй из братьев Васькиных.
Витька встал над пикетом и пристально вгляделся в полевой бинокль. Отыскал крышу бригадного домика, нацелился, выбросил в сторону правую руку. Сема не спеша поставил вешку. Витька шевельнул левой рукой, и Подгороднев пододвинул вешку чуть к себе. Витька ладонью показал направо, опять — совсем легко — налево, помедлил и резко, обеими руками опустил бинокль.
Ровно, негромко застучала кувалдочка. Звук слегка запаздывал, и удар казался мягким, чуть пружинистым.
Так и шли: не спеша, с перекурами, с длинной остановкой на обед. Обедали в санях, расстелив газету вместо скатерти. На ней — холодное мясо вперемешку с фабричной лапшой, куски хлеба, порядочный шматок сала и десяток яиц. Рядом, по шейку в соломе, стояли две бутылки молока. Было ветрено, но все-таки тепло, и на душе спокойней, как будто невзгоды только снились и теперь вот сны забываются, заедаются, запиваются сладким молоком.
Брали кто что хотел. Сема — тот все напирал на яйца. Он с них ловко снимал скорлупу: прижмет большим корявым пальцем, проведет раз-другой, как скребком, — и она мигом отстает, с легким хрупом падает на газету.
Васькины ели аккуратно, по-мужичьи, подбирая крошки, хотя всего было — есть не переесть. Между прочим, только тут, за едой, Витька начал их немного различать. У Жени лицо понежней, как у девочки, а у Миши — погрубей. Приметки были слабыми, пугливыми, но Витька все-таки запомнил.