Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
— Как вам живется? Не голодаете ли?
— Пока все хорошо, запасы не кончились, — я неопределенно пожала плечами, — да люди обо мне не забывают: работа есть, тем и кормимся.
— Вот и ладно, — он посмотрел на меня с сомнением, но все же кивнул, — будет трудно — зови. Я вздохнула с искренней признательностью.
— Как Нита?
— Хорошо, — губы Ираха растянулись в доброй улыбке. — Говорит, боль совсем ушла. А Бьорна я нанял телегу починить. Если будет на то воля Создателя, переживем зиму, а там найму его возницей и скупщиком, провиант запасать. Малышей-то им надо поднимать, куда денешься…
Тянущая боль
Недовольный взгляд Руны, показавшейся из-за двери кладовой, тут же дал мне ответ: строгая и бережливая жена дополняет расточительного мужчину. В мире все стремится к равновесию.
Какою буду я женой для Энги?
Подхватив подарки, я поспешила домой.
***
Он уже не мерил шагами горницу, но одиноко сидел на постели, уставившись в пустоту. Я поставила на стол кувшин с молоком и горшочек с медом, разделась и присела рядом, осторожно взяла его руку в свою.
— Это не твое дитя, Энги. Срок у Миры гораздо больше.
— Я знал, что не мое, — забывшись, он повел плечом, и тут же скрежетнул зубами от боли, его лицо на мгновение исказилось, — даже если б срок был подходящий. Я не мог так забыться, клянусь тебе, Илва.
Я ласково погладила его руку.
— Никогда не думай, что я замышляю что-то против тебя, Энги. Я всегда буду с тобой. Ты хороший человек, и твоя мать гордилась бы тобой. Ты заступился за меня, и за Миру… И я никогда не отступилась бы от тебя. И я буду ждать тебя, сколько нужно… Если буду нужна тебе.
Мне показалось, что он силился что-то сказать, но из горла вырвался только сдавленный хрип. Он перехватил мою ладонь и сжал ее в своей. Решившись, я потянулась к нему и поцеловала в щетинистую щеку. Он неуверенно повернул ко мне лицо, и я уже смелее поцеловала его в губы.
Сердце затрепетало в груди, забилось всполошенной птицей, когда он ответил на поцелуй. Наши губы несмело искали взаимности, встречались и отвечали лаской на нежность. Очень хотелось обнять его, прижаться к нему крепко-крепко, почувствовать единение наших душ, но я помнила: нельзя, ему больно. Моя ладонь робко легла ему на грудь, ощущая биение сильного сердца, а его рука неуверенно обвила мою талию.
— Ты ведь женишься на мне? — прошептала я, когда наши губы разъединились, чтобы ухватить глоток спасительного воздуха.
— А ты пойдешь за меня? — спросил он в ответ.
Я счастливо вздохнула, положив голову Энги на грудь и с удовольствием вдыхая волнующий запах его кожи — такой родной, теплый, желанный…
— Хоть сейчас.
— Лучше подождать, — его губы коснулись моих волос, и спина сладко заныла от прикосновения, — пока я перестану быть немощным. Тогда я смогу снова работать, чтобы ты купила себе самой дорогой ткани на красивое платье. Я хочу, чтобы моя невеста была краше всех у алтаря перед ликом Создателя.
Наверное, счастливее меня не было человека в тот миг, и я погладила вышивку на вороте его рубахи, как будто случайно касаясь подушечкой пальца его шеи.
— Чтобы снова стать сильным, тебе надо побольше есть.
— Я съел булочку, — засопел Энги, — и отвар пил.
Я тихо рассмеялась: он снова становится прежним, и желание жить вернулось
— Тогда ложись.
Энги послушался и лег на живот, а я еще долго гладила и перебирала его волосы, стараясь отдать ему ту нежность и ласку, которой он столько времени был лишен. Я сидела рядом с ним до тех пор, пока он не заснул, а уж после занялась тем, о чем давненько мечтала: шить и вышивать для Энги красивую свадебную рубашку из того самого чудесного полотна, что я заработала у ткачихи.
Да и себе обновку не мешало бы справить.
Глава 14. Размолвка
Зима уж давно перевалила за середину и с каждым днем медленно, но верно тянулась к концу. В звенящем морозном воздухе все ощутимей запахло близкой весной. Птицы, притихшие на время лютых холодов, теперь звонко воспевали яркое солнышко, что все чаще подмигивало из-за рваных свинцовых туч. Истомившееся по весеннему теплу сердце радостно прыгало в груди, откликаясь на веселые трели синичек; где уж тут усидеть в избе? Совсем недавно надобность чистить снег, убирать сарай и отхожее место, укладывать дрова в поленницу и собирать нападавшие с сосен иглы и шишки утомляла и вгоняла в скуку, а теперь я находила в этих занятиях истинное удовольствие. Меня неудержимо влекло во двор, слушать шепот просыпающегося леса и беззаботные птичьи трели, подставлять теплым ласковым лучам побледневшее за зиму лицо, смело расстегивать ворот телогрейки и чувствовать на разгоряченной коже дыхание близкой весны.
Был один из тех самых ярких, пьянящих неосознанным восторгом дней, когда я, запыхавшись от таскания воды из колодца, присела на изрубленный широкий пень и ослабила концы надоевшего платка. Помедлив, я вовсе спустила его на плечи и погрузила пальцы в растрепавшиеся волосы, освобождая свернутую на затылке косу. Запрокинув лицо, с наслаждением тряхнула головой, зажмурилась и сладко замерла, прислушиваясь к ощущениям: легкий морозец покусывал щеки, а молодое задорное солнце покрывало их горячими поцелуями.
Что-то зыбкое, неуловимое, едва осязаемое наполняло меня радостью и желанием жить. Казалось, в эту минуту я готова была обнять весь мир и признаться ему в любви. Я любила это место. Маленькую, уютную избушку Ульвы с нехитрым хозяйством на крохотном дворе. Лес, раскинувшийся на многие лиги вокруг. И даже нашу потерянную на краю мира деревеньку Три Холма со всеми ее разномастными жителями.
Напоенные жизнью звуки приятно ласкали слух, а пробуждающаяся природа так и манила взгляд. Хрустальный частокол сосулек, истекающих капелью, сверкал в солнечных лучах всеми цветами радуги; шумные синички, которых я еще с осени приваживала льняным семенем и мелко колотыми орехами, теперь весело боролись у кормушки за остатки еды, беспечно просыпая их наземь; высокие сосны медленно качали пушистыми верхушками, издавая тихий баюкающий треск; где-то неподалеку усердно долбил клювом кору дятел-красноголовец, а по склонившимся к забору ветвям молодого дуба, быстро перебирая лапками и завистливо поглядывая на синичек, скользила серохвостая белка. Где-то вдалеке, в лесной глуши, раздался нестройный волчий хор: похоже, мои лесные братья загнали добычу и предупреждали возможных соперников о том, что на их владения соваться не стоит.