Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
Блаженная улыбка невольно сошла с моего лица. Волчьей добыче не позавидуешь, но у леса свои законы: слабый покоряется сильному, а сильный выживает за счет тех, кто не смог побороться за свою жизнь. Я была рада и тому, что волки не трогали людей, хотя в последние дни их вой нередко был слышен у самой кромки леса. К концу зимы стало им голодно, и хищники вновь потянулись к людским жилищам. От этой мысли неприятно кольнуло в груди, очарование момента ушло, и я вновь плотнее закуталась в платок: неприкрытые уши начали подмерзать. Да и рассиживаться
Мой жених к этому времени почти вернулся к привычному образу жизни: затянувшиеся рубцы на спине позволяли ему двигаться свободно. Лишь иногда я замечала, как он болезненно морщится, невольно сделав резкое движение или слишком низко согнувшись, чтобы подобрать оброненную на пол стрелу. С новой луны он вернулся на работу к Ланвэ, пропадая в деревне с утра до вечера, но сегодня воскресенье, поэтому он был свободен. Отоспавшись с утра, Энги подался в лес, чтобы срубить дуб повыше да посуше: запас дров снова подходил к концу, а стужа и холода, несмотря на пригревающее солнце, никак не желали отступать.
Каждый раз, когда Энги уходил в лес, меня не отпускала смутная тревога: а вдруг волки выполнят свою давнюю угрозу и растерзают его? Я настрого запретила им вредить людям, а особенно моему жениху, но кто знает, насколько длинна волчья память? Кто знает, почему они вообще меня слушают и как долго будут считать меня своей сестрой, уступая моим просьбам и храня меня от бед?
Начистив овощей и уложив их в чугунок вместе с ломтями свежей оленины, которую утром прикупила у мясника, я наскоро замесила тесто и оставила его томиться на краю печи: хотелось порадовать Энги не только вкусным жарким, но и свежим пшеничным хлебом.
Пока обед готовился, я успела натолочь в ступке сушеных трав для Ираха — из остатков, припасенных еще с осени, замесить на топленом жиру целебную мазь, запасы которой подходили к концу, и даже сделать несколько стежков на почти законченной свадебной рубашке Энги. Заслышав его шаги во дворе, я торопливо убрала шитье в корзину — считалось плохой приметой показывать такую работу до свадьбы — и принялась доставать из печи порядком истомившееся жаркое вместе с благоухающим хлебом.
Скрипнула дверь, и сердце мое привычно затрепетало при виде любимого.
— Что так долго? — я подошла к нему, чтобы прильнуть к его губам в поцелуе, но тут же отпрянула: улыбаясь, он держал за уши мертвого зайца.
Я невольно поежилась.
— Вот, какова добыча, а? Прямо на меня несся, едва успел топор отбросить и стрелу заложить.
— Угу, — ответила я, стараясь не смотреть на белое пушистое брюшко и остекленевшие глазки. — Я же просила тебя не охотиться в лесу.
— Ой, да брось, Илва, — улыбка Энги померкла, когда он понял, что я не разделяю его радости. — Ты вроде бы взрослая, а сказкам веришь, как дитя малое.
— Это не сказки, — насупилась я, подавая ему
— Если хочешь знать, твои обожаемые волки первыми нарушили договор, — пробурчал Энги, швырнув зайца в миску. — Сладу с ними никакого. У Огнеда козу стащили. У Ланвэ дойную корову ночью пытались задрать, еле отбил. Переполоху было! А уж сколько кур да гусей по дворам передавили — и не счесть.
Я помрачнела вконец, не зная уж, что и думать. Звериный голод до добра не доводит, но…
— И что, вы снова решили ставить капканы? — осторожно уточнила я.
— Одними капканами, похоже, тут не отделаешься: эти твари научились обходить их, вынюхивая следы. А вчера вот в капкан угодила лиса. Сожрать не сожрали, но разорвали в клочья — никак поглумились? Тут что-то посерьезнее капкана нужно. Мы с мужиками уже сговорились: завтра с утра выходим загонять волков.
— Что?! — я отшатнулась, не веря своим ушам. — Насмерть?!
— А то как же, — важно похвалился Энги и выставил миску с зайцем в сени. — Ну и запахи тут у тебя. Покормишь? Я его потом освежую.
Пока я споро накрывала на стол, тревожные мысли витали где-то далеко, за ветхим забором нашего двора. Волки и впрямь подошли слишком близко — на что им надеяться? Конечно, рано или поздно началось бы противостояние: зимой людям в деревнях не менее голодно, чем волкам в лесу, и потеря каждой головы домашней скотины больно отзывалась на достатке любой семьи.
Энги вымыл руки, умыл лицо и, прежде чем сесть за стол, крепко обнял меня со спины. Меня окутало свежестью дневного морозца, впитавшейся в его одежду.
— О чем задумалась? — теплое дыхание шевельнуло волосы на затылке, прохладные губы защекотали шею. — Заскучала, что ли? Погоди немного: к тому времени, как сойдет снег и зацветут травы, прикоплю деньжат и поедем с тобой на ярмарку к Старому Замку. Тракты уже откроют и из-за моря начнут привозить разные диковинки. Купим тебе лучшей ткани на платье, к алтарю пойдешь принцессой!
В иное время я бы порядком разомлела от его ласковых слов и желанных объятий, но теперь была забота поважнее.
— Энги… — я осторожно высвободилась из его рук. — Не ходи завтра на охоту. Прошу тебя.
— Что за глупости? — он отпустил меня, недовольно свел брови у переносицы и сел за стол, пододвинув к себе миску. — Прикажешь мне дома бока отлеживать, пока остальные мужики делом заняты? Хватит, належался.
— И других отговори. Нельзя убивать волков! Они — хранители леса…
— Откуда в тебе это, Илва? — с отчетливым раздражением в голосе спросил он. — Волки — хищники. Ты помнишь, как они разорвали моего Ворона? Ни за что ни про что? А ведь ты их жалеешь, из капканов выручаешь! И где благодарность? Сегодня они в деревне скотину режут, а завтра и к нам с тобой заявятся, в клочья разорвут!