Летние дни в замке Оберн
Шрифт:
алиоры вовсе не хотели видеть еще кого-то из своего народа в неволе. Понятное чувство,
ведь они – один народ. Но в королевской семье все воспринимали рабов-алиор как
должное, как нечто само собой разумеющееся, даже необходимое. У меня и в мыслях не
было подвергать сей порядок сомнению.
Я так долго молчала, что улыбка Родерика потухла, а затем снова вернулась.
– Я гляжу, благородной леди тяжело воспринимать непривычные взгляды, – мягко
заметил
– Наполовину благородной, – рассеянно поправила я.
– Тогда, наверное, эти взгляды воспримутся в два раза быстрее.
– Но не кажется ли тебе... – начала я, но Родерик взмахнул рукой.
59
60
– Конец разговора, – заявил он. – Мне следовало вернуться в караулку пять минут
назад. Я рад видеть тебя живой и не столь похожей на смерть. Береги себя зимой.
Родерик снова улыбнулся, отсалютовал мне и удалился.
Через неделю кончилось лето, и вернулся Джексон. Пришла пора уезжать.
Узнав по прибытии о произошедшем со мной, Джексон сильно встревожился (что меня
порадовало) и захотел собственными глазами убедиться, что я совершенно здорова. Он
навис надо мной, откинул мои тяжелые темные волосы, обнажив кожу головы, и изучил
мои синяки.
– Что ж, все выглядит не так уж плохо, – сердито вынес Джексон свой вердикт, хотя
наверняка мог вовсе ничего не говорить. – Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?
А по ночам не просыпаешься с головной болью?
– Нет, все в порядке... никаких последствий... ничего не болит.
– Я собирался позволить тебе ехать рядом со мной на обратном пути, но, возможно,
будет лучше взять карету и кучера...
– Не надо, правда, я с тех пор уже три раза ездила верхом, и отлично управлялась с
лошадью, спасибо.
– Ну хорошо, в любом случае мы поедем не торопясь, – все еще хмурясь, решил
Джексон. – Однако мне надо вернуться в Хальсинг-мэнор через две недели, так что я не
смогу в дороге растрачивать время впустую.
– Я не доставлю тебе никаких хлопот.
Что там не говори, мне было грустно покидать замок Оберн, и приступы тоски иногда
вызывали у меня вспышки головной боли. Элисандра переживала молча, но, казалось,
была удручена так же сильно, как и я. Она стала реже улыбаться, а когда ее взгляд
останавливался на мне, она будто впитывала глазами мой малейший жест, чтобы
сохранить его в памяти на будущее. Сестра говорила очень мало, но почти каждый день на
протяжении моей последней недели в замке приносила мне подарки: всевозможные
безделушки, отделанные драгоценными камнями шпильки для волос, книги, шарфы.
Вечером накануне отъезда Элисандра пришла с маленькой коробочкой,
золотой лентой.
– Я принесла тебе подарок, – объявила она, входя в мою комнату.
– Еще один! Ты меня избалуешь.
– Я и хочу тебя избаловать. Вот. Открывай.
Мы уселись бок о бок на моей кровати, и я, развязав ленту, открыла коробочку. Внутри
лежала керамическая подвеска с портретом Элисандры, размером не больше ногтей двух
моих больших пальцев, сложенных вместе.
В немом изумлении я потянула за зеленую ленточку и вытащила камею.
– Э-ли-сан-дра, – выдавила я. – Она такая красивая...
– Лорд Мэттью сказал, что на еще один портрет не хватит времени, но Камилио
согласился задержаться еще на день и сделать камею за один сеанс. Я объяснила ему,
насколько для меня важно подарить ее тебе. Он даже не взял за это денег.
Я тут же простила Камилио с его театральными манерами за всю заносчивость.
– Мне очень нравится! И я могу оставить ее? И смогу носить на этой маленькой
ленточке?
Элисандра рассмеялась.
– Возможно, не в присутствии лорда Мэттью. А когда вернешься к бабушке.
Я вздохнула.
– Это будет только через несколько дней. Мы выезжаем утром.
– Знаю. Я буду скучать.
Я указала рукой в сторону комнаты Элисандры, где в комоде лежала нарисованная
мною карта.
60
61
– Приезжай в гости.
Лицо сестры по-прежнему оставалось безмятежным, но на секунду мне почудилась в ее
глазах тень глубокой тоски.
– Возможно, в этом году, – вполголоса произнесла она. – Мне бы хотелось попробовать.
Элисандра задержалась допоздна, мы разговаривали, пока я заканчивала приготовления
к отъезду. Но в конечном счете нас начало клонить в сон так сильно, что мы больше не
могли оставаться на ногах и расстались. Утром Джексон расхаживал по коридорам,
направо и налево раздавая последние указания, слуги бегали туда-сюда, а леди Грета
спорила с кем-то по поводу, которого я так и не поняла. Кент зашел посмотреть на всю эту
суматоху и умудрился обнять меня прежде, чем Джексон увлек меня из комнаты.
Держась в сторонке и опираясь рукой о стену, Элисандра молча наблюдала за царящим
вокруг хаосом. Когда Джексон настоял, что мы должны, будь оно все проклято, немедля
отправляться в путь, я подбежала к ней, чтобы в последний раз крепко обнять. После этого
мы покинули комнату, вышли во двор, оседлали лошадей и, объехав большой фонтан,
направились к массивным воротам. С нами ехали двое стражников из свиты Джексона,