Летописцы летающей братвы. Книга третья
Шрифт:
– Хотелось бы ознакомиться с жизнью и бытом ваших воспитанников, поговорить с ними, поснимать достопримечательности, – высказал я свои пожелания. – Времени в обрез, вечером возвращаемся. Неплохо было бы выделить для меня сопровождающего.
– Нет ничего проще, – успокоил меня замполит. – Пропагандист подойдёт?
За три часа мы с капитаном объездили весь гарнизон, побывали на стоянке самолётов, ближнем приводе, прошерстили казармы, переговорили с уймой солдат и офицеров и в конечном счёте оказались в учебно-лётном отделе.
– Сейчас идёт самостоятельная подготовка курсантов, – с радостным оптимизмом доложил мне мой
– Это как раз то, что надо. Организуй мне встречу с парой – тройкой ребят с фотогеничными лицами, – попросил я капитана.
Не прошло и пяти минут, как передо мной появилисьпарни, серьёзные и озабоченные приглашением редактора известного журнала. Мне кажется, они принимали меня за Главного. Но разубеждать их в этом заблуждении я не стал.
– Курсант Шапошников, – представился тот, кто побойчее.
– Курсанты Нишаков и Шевченко, – в тон первому признались его друзья.
– Замечательно! – обрадовался я, узнавая в них себя четверть века тому назад. – Присаживайтесь, ребята, рассказывайте, как живёте.
– Живём – хлеб жуём, – односложно отшутился Нишаков. – Вам, журналистам, что ни скажи, вы всё сводите к героике. А мы обыкновенные, простые. С радостями и печалью, с заботами и тревогами, с головной болью, где бы достать денег на цветы любимой девушке. Короче – и у нас есть бытовуха. А в прессе? Что ни лётчик, то – герой, что ни техник, – тот беззаветный служака. Лакированные какие – то, конфеты в фантиках.
Ребята дружно закивали, соглашаясь с мнением товарища.
– У всех нас самый главный недостаток – постоянная тоска по небу. Я и во сне летаю.
– И молодость, – вставил слово Шевченко. – Опыта маловато.
– Ну, этот «недостаток» скоро пройдёт, – засмеялся я. – Испытано временем.
Мне удалось найти общий язык с ершистыми курсантами, и я написал очерк на их откровениях, но редколлегия решила, что материал слишком приземлён. На страницах журнала он так и не появился. Однако мне повезло: впоследствии Сергей Шапошников и Володя Нишаков стали лётчиками – испытателями, а Серёжа Шевченко – генералом. Двадцать лет спустя я опубликовал – таки материал под одноимённым заголовком…
К вечеру я вернулся в Волгоград, и Ивлев затащил – таки меня в ресторан. Пили скромно, не танцевали, вспоминали курсантские годы, инструкторов, преподавателей и погибших товарищей.
– Жизнь лётчика сравнима с юбкой балерины, – расставаясь, произнёс однокашник. И пояснил: – Ярка, блистательна, но слишком коротка…
Весь следующий день я провёл с родителями, принимая многочисленных родственников и друзей. Гордая и тщеславная мать не могла не похвастаться, какого сына она воспитала. Ей хотелось признательности не только от меня, но и от окружающих. Она купалась в дожде комплиментов, сыпавших на мою голову. И это было её законное право.
Вечером фирменный поезд увозил меня в Москву.
Глава третья
Любовь Степановна Виноградова, наш литературный редактор, в курилке, между прочим, заметила:
– Как быстро течёт время! И как медленно оно тянется до получки…
Не успел я и глазом моргнуть, как получил от Серёжи телеграмму о предстоящем приезде. Прошло три года, и мой старший сын, благополучно закончив Иркутское авиационное военно-техническое училище, стал офицером. К сожалению, мне не
Накануне приезда Сергея в доме дым стоял коромыслом. Лада затеяла генеральную уборку и подключила к ней всех членов семьи. Леночка мыла полы, я выбивал ковры на улице, а жена решила надраить окна. Все были в приподнятом настроении, словно перед майскими праздниками. Только и разговоров, что мой сын любит, чем его угощать, да где поставить раскладушку. Ясное дело, не на один же день прибудет дорогой гость.
Глядя на хлопоты Лады и её озабоченность, внутренне я благодарил судьбу, что она послала мне женщину без комплексов, подспудно осознающей себя не мачехой, а матерью моего сына от первого брака.
Вечером, пока я занимал Андрюшу играми, Лада с дочкой колдовали на кухне, создавая салаты и торт «Наполеон». Сын уже свободно разговаривал и задавал уйму вопросов, настолько неожиданных, что порой ставили меня в тупик. Вот и сейчас, с увлечением возясь с детской железной дорогой, он между прочим, без всякого видимого интереса спросил:
– Папа, что такое писька?
От неожиданности у меня отвалилась челюсть:
– Ты где услышал такое слово?
– В садике. Наташка сказала, что у мальчиков растут письки, а у девочек пирожки.
– Гм, – прочистил я горло, собираясь с мыслями для ответа. – Так называют стручочек, из которого ты писаешь.
Удовлетворённый, сын тут же забыл о вопросе, а я, с интересом поглядывая на своё чадо, подумал, не рано ли наследник заговорил о гениталиях.
Сергей рассчитал правильно. В Москву он приехал рано утром, в субботу. Знал, что у меня выходные, и что вся семья будет в сборе.
С лёгким фибровым чемоданчиком в одной руке и тортом в другой, он нарисовался в дверях ровно в полдень. В новенькой парадной шинели, с лихо заломленной на макушку фуражкой, со щедрой улыбкой в тридцать два зуба, нахальным и озорным взглядом, он был точной копией своего отца образца шестидесятого года.
За последний год сын раздался в плечах, заметно подрос и подобрел лицом. Он осторожно поставил поклажу у ног, браво вскинул руку к виску и отрапортовал баритоном:
– По случаю успешного завершения учёбы прибыл на побывку!
Лена зааплодировала, Лада заулыбалась, а сын с любопытством уставился на незнакомого дядю из-за юбки матери.
– Ну, здравствуй, отец!
Мы крепко, по-мужски, обнялись и расцеловались. Сын сбросил шинель, по-джентельменски преподнёс жене букетик жёлтых гвоздик, приложился к протянутой руке, чмокнул дочку в раскрасневшиеся щёчки, подхватил младшего братца и высоко поднял его над головой: