Летучий корабль
Шрифт:
– Это трубочки для влюбленных, — с таинственным видом пояснила девушка-гид. — Если вы выпьете из них воды вместе с тем, кого любите, то не расстанетесь никогда. Хотите попробовать?
Но так как внимали ей в основном магглы глубоко пенсионного возраста, никто из них так и не приблизился к тем трубочкам. Похоже, они и так были сыты друг другом по горло.
Интересно, подумал я, отходя от фонтана Треви, а Он знал об этом? Наверняка он был в Риме, ведь сразу после войны, только получив наследство Довиллей, он объехал пол мира. Да нет, вряд ли он думал о чем-то подобном тогда, в Дубровнике. Какая сентиментальная романтическая чушь! Бросать монетки в фонтаны,
А в тот день мы поднимались на стены, излазили всю крепость, смотрели на море из узких бойниц. И обедали в небольшом ресторанчике недалеко от порта… салат из осьминогов и белое вино.
Мы бродим по улочкам чуть ли не до самого вечера, заходим в лавочки, и в одной из них пират покупает бутылку красного вина, как уверяет нас продавец, самого знаменитого в этих местах.
Когда жара спадает, Северус вдруг говорит мне:
– Может быть, пойдем к морю, искупаемся?
Я смотрю на него с недоумением — я не понимаю, где тут можно спуститься к морю. Кругом люди, лезть в воду в порту как-то неудобно.
— Да не здесь, — он улыбается, обнимает меня на глазах у всех, и мы аппарируем.
Место, где мы оказываемся, совсем недалеко от города, потому что, стоя на камнях у самой воды, я отчетливо различаю городские укрепления, красные черепичные крыши, кораблики и катера, входящие в гавань Дубровника. Мы купаемся, я пытаюсь догнать его, но у меня не выходит, а потом он уходит глубоко под воду, я не вижу его несколько секунд — и вот он уже выныривает совсем рядом, крепко обнимает меня, так, что мне кажется, что он немедленно утянет меня на морское дно, и целует.
А потом мы еще долго сидим на камнях, наблюдая, как на город опускается вечер, как выцветает голубизна неба. И пьем вино прямо из горлышка, передавая бутылку друг другу.
– Гарри, — говорит он, и взгляд его неожиданно становится серьезным, — послушай меня. Почему ты… Я хотел бы… Почему ты не можешь стать моим союзником? Что тебе мешает?
Вот так просто он произносит то, о чем сам условился молчать со мной все эти дни. Просит меня быть с ним. Стать одним из НИХ, разделить с ним бремя и славу того, что он намеревался совершить. Я часто вспоминал об этом потом. Что тебе мешает? Я не могу представить себя одним из НИХ, даже ради него. Потому что… потому что они грабили, убивали авроров. Потому что они чужие для меня, все, включая и его, потому что на самом деле эта история началась задолго до моего рождения. Потому что все, чего хотят они, мне бесконечно чуждо — власть, могущество, политика… Это не мой мир. Мне никогда не стать его частью, а, значит, то, о чем он просит сейчас, просто невозможно.
И в то же время… «Ты с нами?» Моим друзьям было достаточно всего-то задать этот вопрос — и вот я уже готов был ввязаться в любое, даже самое безнадежное предприятие. Не ожидая успеха, награды, более того, видя, что дело, на которое мы отважились, явно безнадежно. Но я говорил «да», нет, не потому, что верил в то, что у нас что-то выйдет. Просто потому, что они были моими друзьями, «своими», а я был одним из них. И мое «нет», произнеси я его тогда, во тьме пиратского острова накануне нашего неудачного побега, означало бы предательство. В любом случае, я уже, кажется, говорил как-то, это такая простая задача, в которой могут быть разные условия, но суть ее от этого не меняется. В ней спрашивается одно: с нами ты или нет? Так вот, кажется, она не имеет правильного ответа. Потому что тем вечером я сказал ему «нет».
– Северус, мы же договорились, — я смотрю в его глаза и вижу,
Он опускает голову.
– Северус, но ведь время еще есть…
И вот теперь он вновь смотрит на меня так, будто ничего и не было сказано, долго-долго вглядывается в мое лицо, привлекает меня к себе и жадно целует — в губы, в виски, шею, ключицы… И выдыхает мне в самое ухо:
– Ты прав. Время еще есть.
И мы возвращаемся на Кес. Послушный нашим желаниям, портключ переносит нас прямо в спальню, я пытаюсь расстегнуть маленькие пуговки на его рубашке, приникаю губами к его коже, но он вдруг осторожно перехватывает мои запястья, отводя мои руки.
– Гарри, позволь мне…
И я позволяю ему все. И в последний раз разрешаю себе не думать ни о чем. И засыпаю только на рассвете, чувствуя, как его рука прижимает к себе мое обессиленное тело.
— Значит, нет? — шепчет он, наверное, думая, что я уже сплю, а потом добавляет еще, совсем тихо, так что я едва могу разобрать чуть внятный шелест слов: — Почему ты не оставляешь мне выбора?
«Потому что его нет», — думаю я про себя, стараясь, чтоб мое дыхание оставалось ровным и сонным, — «потому что его никогда и не было. Потому что у тебя свой выбор, Северус, а у меня свой». А неяркий свет нового, только набирающего силу дня уже постепенно проникает в спальню, и пират одним резким движением задергивает плотные шторы на окнах.
– Время еще есть…Время еще есть…
Будто бы и сам верит, что если солнечный свет не сможет пробиться в нашу комнату, завтра не наступит никогда. И в его голосе такое отчаяние, что и сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня словно пронзают острые раскаленные иглы и достают до самого сердца.
31. Времени больше нет
В моем сне идет снег. Крупные мягкие хлопья кружатся в воздухе и мгновенно тают, касаясь моих рук и лица. Я смотрю в темное высокое небо, а оттуда все летят и летят снежинки, будто кто-то высоко-высоко на облаках встряхивает перину. Даже во сне я удивляюсь тому, что снег совсем не мешает мне видеть, залепляя стекла очков, — их на мне попросту нет. Только влажный шерстяной шарф неприятно липнет к подбородку. Мягкий белый пух под подошвами ботинок, и каждый оставляемый ими след различим так отчетливо… будто кроме меня в этом белом мире никого больше нет. Вокруг меня зачарованный сказочный город — старинные газовые фонари в ажурной шали метели, ярко освещенные большие окна кофеен, ресторанчиков и магазинов. Будто аквариумы, думаю я, и за стеклами смеющиеся люди, теплый уютный свет, громкие голоса, смех, аромат кофе и глинтвейна. А я стою у какой-то двери и совершенно не понимаю, нужно ли мне входить внутрь. В моем сне я совершенно один, словно девочка со спичками, замерзшая на улице в Рождество…
Тогда я даже не знал о существовании той грустной сказки. Как неведомо было мне и то, что за город явился мне в этом холодном, хотя и сказочно красивом сне. Зато сейчас я точно могу сказать, что тогда, заснув в спальне пиратского капитана на острове Кес, я видел Горни-Град, или, если хотите, Верхний город. Я видел себя в Загребе, я вспомнил этот сон, бродя зимой по его узким улочкам, вот так же остановившись у кофейни, где меня ждали Хелена и Драган. И как только потянулся к дверной ручке, сразу же понял, что именно приснилось мне тогда. Конечно, на мне и не могло быть очков, ведь Юэн Эванс их не носит…