Летучий корабль
Шрифт:
– Что она там объявляет? Ничего же не разберешь! — голос диктора, называющего номера приземлившихся рейсов, кажется миссис Лонгботтом весьма опасным колдовством.
Но старушка моя не промах, так как, пока я глазел по сторонам и размышлял, что там кто-то думает обо мне и Августе Лонгботтом, бабушка Нева углядела, как на табло, наконец, загорелись наши цифры.
– Смотри, Гарри, — толкает она меня, — у тебя, кажется, такой же номер записан.
И мы перемещаемся поближе к зоне прилетов.
– Гарри, а нам не надо взять тележку? — спрашивает она меня, — все берут!
– Не знаю, — честно признаюсь я, — не думаю, что у них будут с собой хоть какие-нибудь вещи.
Я же не буду говорить ей, что ее внук и Рон возвращаются
– Ты жив, Гарри, ты жив! — наконец говорит он.
– А ты думал!
Почему он так говорит? Они же сказали ему, что я жив — и Довилль, да и Драко, наверняка, тоже. Или он настолько не доверял им? Нев, наконец, на секунду отпущенный бабушкой, тоже добирается до меня.
— Черт, Гарри! — говорит он, — ты цел?
И почему-то смотрит на мои руки… Ну да, ведь последний раз, когда он видел меня, на мне живого места не было — даже на руках.
– Все нормально, — говорю я, — даже следов не осталось.
Несмотря на то, что вокруг очень много народу, на нас все же косятся с определенным интересом — еще бы, Рон и Нев единственные, кто сошел с трапа самолета в зимнем Лондоне в шортах и футболках. На плечи Нева, правда, накинута еще и джинсовая куртка — кажется, я видел такую у Тео. Рону я отдаю свою.
– Знаете что, — говорю я всей нашей небольшой компании, — надо быстрее убираться отсюда, пока вы не простудились.
Я приглашаю Нева с бабушкой посетить нас на Гриммо сразу, как только она наахается над ним дома, чуть отхожу с Роном в сторону и, даже не особенно утруждая себя маскировкой, аппарирую с ним. И как только мы с ним оказываемся дома, вновь перехватываю его беспокойный ищущий взгляд. Но он ни о чем не спрашивает, наверное, все еще не может прийти в себя после перелета, а у него в ушах по-прежнему звук двигателей.
— Пойдем, — говорю я и немедленно веду его на кухню, где мы с Герми заранее установили на столе чашу думосбора с ее воспоминаниями, — я хочу тебе кое-что показать.
И протягиваю ему свою палочку. А когда вихрь ее воспоминаний затягивает его, просто отхожу к окну и смотрю на крупные хлопья падающего снега. Я знаю, что сейчас Рон видит Герми, садящуюся за столик в кафе, слышит, как она заказывает виски. Потом он будет идти рядом с ней по посыпанной гравием дорожке мимо искусно подстриженных кустов в поместье Довиллей, выслушает вместе со своей бывшей женой невероятное условие нашего освобождения, выдвинутое двумя пиратскими капитанами. И увидит, как она согласится.
– Гарри, где она? — кричит он, едва оторвавшись от мерцающего марева над поверхностью думосбора. — Гарри, где она? Она здесь? Гарри! Гермиона!
И он бросается мимо меня к выходу из кухни, чтобы практически тут же столкнуться с ней в дверях. А я осторожно огибаю их и поднимаюсь наверх, потому что, мне кажется, есть вещи, не предназначенные для чужих глаз.
Вот так все и выходит по-моему. В тот, самый первый вечер, они, правда, покидают меня, чтобы забрать вещи из ее съемной квартиры, и забирают их аж до самого утра, но на следующий день происходит окончательное вселение четы Уизли-Грейнджер в особняк Блэков. Конечно, Рон ворчит из-за того, что она продолжает ходить на работу. Нет, он даже пытается ругаться, что она служит таким, как Довилль и Малфой, но я как-то сразу останавливаю его:
– Рон, — говорю я ему, — оставь ее в покое. Пусть работает, если
Рыжий сначала непонимающе смотрит на меня, а потом начинает оглушительно смеяться. И его тоже затягивают дела. Потому что и он получает приглашение явиться в Министерство, правда, конвой авроров ему никто не обещает, и компенсацию, и волшебную палочку он получает не от одного из сиятельных лордов, а от обычного министерского чиновника. Рон, разумеется, должен заглянуть и в магазин к Джорджу, потому что, как ни крути, Джордж Уизли — единственный из его родственников, кто не отказался от него после суда. И, что вновь весьма предсказуемо, от брата он и получает столь нужное ему сейчас предложение поступить на работу к нему в магазин. После Рождества, когда все уляжется…
Мы покупаем огромную елку, под самый потолок, развешиваем на ней волшебные и обычные маггловские игрушки, гирлянды, сверкающие шары, переливающиеся стеклянные бусы. Когда Герми предлагает расположить на ветвях поющих райских птичек всевозможных расцветок, мы с рыжим только уныло переглядываемся. Попугаев не хватает… И все равно это такое маленькое чудо: мы вместе, мы свободны, Рон и Герми невозможно счастливы, а я… ну, у меня пока тоже получается делать вид, что я всем доволен.
Рождественский бал в Министерстве в этом году, по вполне понятным причинам, отменен, но Ежедневный Пророк не унывает, развлекая магическую общественность поучительной предпраздничной сказкой о прощении и примирении. И главные роли, что тоже трудно назвать неожиданным, отводятся новоявленному Министру Магии и его супруге. После долгих лет скитаний и лишений, непонимания и бла-бла-бла наступил тот счастливый день, когда Люциус и Нарцисса Малфой нашли в себе достаточно мужества, чтобы простить друг друга… За что, интересно? За утренние выходы нашего нынешнего Министра из борделя в таверне Вудсворда? За его живейший интерес ко всему живому? Я просто искренне надеюсь, что и его сиятельная супруга тоже не теряла зря времени, живя вдали от горячо любимого мужа, к которому она тянулась всей душой. И мне почему-то немыслимо жалко Драко, который читает, да нет, он, бедный, смотрит на все это, и, думаю, плюется от всего сердца. А ему надо фотографироваться с вновь обретшими друг друга горячо любимыми родителями для первой страницы Пророка. Как-то он сказал мне, что завидует тому, что я сирота. В такие дни, как сегодня, я даже готов его понять.
И в таких вот предпраздничных хлопотах наступает 23 декабря — жизнь потихоньку входит в привычную колею, лавочки на Косой Аллее постепенно вновь заполняются спешащими за покупками волшебниками и волшебницами. Многие, прослышав, что в столице после смены власти все спокойно, а даже вроде как и порядка стало больше, решаются по своему обыкновению отправиться в Лондон на предрождественский шоппинг. А Пророк пишет о том, что лорд Довилль отбывает во Францию с официальным визитом по случаю празднования Рождества. Когда мне кажется, что этот номер все прочитали, и моей глупой выходки никто не заметит, я украдкой утаскиваю газету с его колдографией к себе в спальню, решив считать это рождественским подарком: мне от него.
Уже вечереет, я стою у окна, наблюдая, как медленно-медленно ложатся на широкий подоконник мягкие, похожие на маленькие белые перья, снежинки. Снег все идет и идет, он пока что не тает, так что на фонарях и козырьках крыш постепенно нарастают уютные белые подушки. И у нас в кухне — теплый свет свечей, фрукты в широких вазах, открытая и уже наполовину опустошенная Роном коробка конфет. Нежный смех Герми — Рон тянется еще за одной, а она шутливо бьет его по руке. Я вновь отворачиваюсь к окну — не люблю мешать людям целоваться. Смотрю на свое нечеткое отражение в оконном стекле — вот поблескивают линзы очков, металлические дужки… как будто все мое лицо сложено из геометрических фигур — овалы, углы, треугольники…