Летучий корабль

rain_dog

— Здравствуйте, тетя Петуния. Это Гарри. Вы меня помните?

39. Мои любимые родственники

– Гарри?

Легкое замешательство в ее голосе. Пауза. Она сейчас просто положит трубку? Не смейте, тетушка, заклинаю ее про себя, даже не думайте! И наконец, спустя всего лишь пару секунд:

– Гарри, конечно же, как я могу тебя не помнить! Мы же не чужие!

Она старается быть вежливой, что ж, и это правильно. Мы же взрослые люди. Общаясь с племянником двадцати двух лет от роду, уже уместно демонстрировать манеры, тетушка.

– Как у тебя дела?

Я знаю, что этот вопрос никого ни к чему не обязывает, потому что я и сам через пару минут планировал

задать такой же. И все же сейчас очень важен ответ — я должен предстать перед ними успешным и ни в чем не нуждающимся молодым человеком, тем, кого не стыдно пригласить в дом, показать соседям, выставив в конечном итоге мое жизненное благополучие как свою заслугу. И я хочу дать им шанс сделать это. Сам еще толком не понимаю, зачем, но с того утра, как я увидел в Пророке ту самую статью, я не даю ни единой осечки — меня словно ведет безошибочное чутье, я еще точно не вижу цель, зато мне открылся путь. И он, как это ни странно, пролегает именно через дом моих родственников в Литтл Уингинге. И я не ошибаюсь. Ни единого раза. Словно весь мир, наконец, устал мучить меня и решил действовать со мной заодно.

– Прекрасно, тетя Петуния! У меня все хорошо. А как у вас? Как дядя Вернон? Как Дадли? Простите, если я вас отвлекаю…

Моя тетушка на том конце провода, кажется, поражена тем, что я вообще способен к цивилизованному общению. Ей нужно немного времени, чтобы перевести дух.

– Мы все здоровы Гарри. Дадлик учится в университете, Вернон по-прежнему работает, хотя здоровье уже, конечно, не то.

Так, вот сейчас она не знает, что говорить дальше. Она не может пока понять, продиктован ли мой звонок обычной праздной вежливостью остепенившегося бывшего нахлебника, или же за ним стоит нечто иное. При тетушкиной подозрительности я склоняюсь ко второй версии, поэтому мне надо перехватить инициативу.

– Тетя Петуния, знаете…, — делаю вид, будто я слегка смущен, — дело в том, что сейчас, когда я вырос (глупо звучит, но для роли раскаявшегося, в прошлом неблагодарного племянника вполне подходит), я стал понимать, как много вы с дядей сделали для меня. Практически вы меня вырастили, подняли на ноги, а я не ценил всего этого.

– Гарри…, — верю, тетя, Вы сейчас застыли в прихожей у телефона, словно соляной столп!

– Да-да, тетя, я… (правильно, больше запинайся!), в общем, теперь, когда я стал старше, мне бы хотелось отблагодарить вас. Родители оставили мне небольшое наследство, и, если вы, конечно, согласитесь принять от меня что-то, я бы хотел хоть отчасти компенсировать…

– Что ты, Гарри, мы же родные люди!

Да, тетушка, Вы можете сколько угодно твердить про наше родство, но я слышу по Вашему голосу, что Вы рады. Я даже готов согласиться, что в подобный восторг Вас приводит мое чистосердечное раскаяние. Ну, давай же, давай! Если я все правильно просчитал, сейчас ты должна произнести то, чего я так жду…

– Гарри, ты не хочешь заехать к нам в выходные? Скажем, в субботу?

О, Мерлин! О, небо! Да-да, я хочу! Я и затеял все только ради этого! Если бы меня в тот момент спросили, а зачем, собственно говоря, мне так понадобилось в Литтл Уингинг, боюсь, я не смог бы объяснить. Но это как на шестом курсе, когда я, выпив зелье удачи, отправился добывать воспоминания Слагхорна. Надо к Хагриду — и все!

– И Дадлик как раз будет. Заодно и повидаетесь! И нам с Верноном любопытно поглядеть, каким ты стал.

– Буду счастлив, тетя Петуния!

Я действительно счастлив — мне даже не надо ничего разыгрывать.

– А во сколько Вам будет удобно? — если уж сражать тетку своей вежливостью, то наповал.

– Приезжай часа в три, как раз и поезд есть в это время… Или ты не на поезде? — тетка испуганно осекается. Что, предложите открыть для меня камин?

– На поезде, тетя.

– Тогда ждем тебя! Будем очень рады! До встречи!

И я тоже произношу самое сладкое «до встречи», на какое только способен. У меня стойкое чувство, что я выиграл, взял

крупный приз в лотерею, и теперь мне стоит сесть и хорошенько подумать, как им распорядиться. О том периоде в своей жизни — с января по май 2003 года — я мог бы написать книгу. Ну, знаете, бывают такие: «Как быть милым и располагать к себе людей?» или «Как всего добиваться и не совершать ошибок?» Единственное, что все эти безошибочные дороги, которые вы проходите с блеском, минуя все углы и неровности, тоже имеют свойство заводить в тупики. Только если вы постоянно задаетесь подобными вопросами, то не сделаете ни шагу. Поэтому я просто исключил нежелательные последствия из своих блистательных планов.

В тот день, я очень хорошо помню, это был вторник, я решил, что после бессонной ночи самым разумным будет отправиться домой и хорошенько выспаться, чтобы действовать дальше с холодной, хорошо соображающей головой. А вот сердцу я посоветовал просто заткнуться, так как его горячие советы явно не доводили меня до добра. И я был столь убедителен, что даже мои демоны — любители табака с ноткой вишни и миндаля — впали в анабиоз. И, когда я проснулся уже под вечер и спустился вниз, они все еще крепко спали.

А прямо на следующее утро, предварительно расспросив Гермиону, куда в Лондоне лучше всего отправиться за пристойной мужской одеждой, я еду прямо туда — да-да, на метро. И в дальнейшем, если только в этом нет крайней необходимости, я стараюсь не вспоминать о том, что магам свойственно аппарировать.

Как получилось так, что, прочитав ту самую статью в Пророке, я смог практически мгновенно принять решение об уходе из магического мира? Сейчас трудно сказать. Наверное, оно уже давно как-то исподволь зрело во мне, хотя я довольно долго не мог осознать, чего же мне хочется на самом деле. И когда я думал, что не вижу для себя ни места, ни дел в магическом мире, когда осознавал, что кажусь себе пустым и выброшенным за ненадобностью — я не знал, чего я хочу. Когда тебе двадцать два, а ты не ощущаешь ничего, кроме бесконечной усталости, когда нет ни планов, ни желаний… Когда видишь, как безразлично эта чертова Магическая Англия приняла власть пиратского правительства, когда понимаешь, что всем все равно… Расстаешься с иллюзиями? А кто мешал сделать это еще в Азкабане? Не знаю, даже в Азкабане я продолжал ощущать себя частью магического мира — безвинно осужденным, оклеветанным, преданным, но… А если бы я не попал на пиратский остров? Если бы нас с рыжим вдруг взяли и помиловали через пару месяцев? Захотел бы уйти? Вряд ли. Уехал бы из Англии, поступил бы в какой-нибудь магический университет. Тогда во мне не было этой обреченной усталости, я был готов падать и подниматься вновь. А сейчас вот нет.

Я спускаюсь в подземку, стою на станции и смотрю на пассажиров. Вот две худенькие девчонки — одна в розовых, другая в ярко оранжевых кедах, обе в обтягивающих джинсах, худенькие, узкие, как школьные линейки. Парень с плеером, весь в черном, только наушники и провод от них ядовито-зеленые. Мне почему-то кажется, что это красиво. Мальчик с большой спортивной сумкой, заглядывающий через плечо парнишке постарше, сидящему рядом — у того какая-то игра на небольшом экранчике с кнопками, который он держит в руках. Двое с гитарами в чехлах за спиной — парень и девушка. Она в длинной юбке, очки, волосы подобраны лентой, чтобы не падали на лоб… Пестрая, многообразная, простая и понятная жизнь, в которой хватает места всем. Должно быть, хватит и мне. Мир, который я начинаю вновь открывать для себя в тот день, представляется мне бесконечным. Да, я понимаю, у меня слишком много иллюзий — здесь тоже есть свои уродства, так же регулярно выходят утренние и вечерние газеты, но… я никогда не прочту там ничего о себе. Это большой мир, в котором я смогу раствориться, он примет меня, как принимает их всех — и девчонок в ярких кедах, и парня с наушниками… И я — просто один из них. На тот момент одно это представляется мне счастьем. Забвение, неизвестность, прекрасное и безграничное НИКУДА.