Левиафан
Шрифт:
Дорогой мальчик, — повторил Мэтью про себя. Когда Профессор прежде произносил эти слова, они казались почти забавными. Теперь же… они были тоскливым напоминанием о сыне, которого он потерял много лет назад.
— Спасибо, — Мэтью не знал, что еще может сказать в ответ, поэтому добавил, — сэр.
Примерно через час после начала путешествия Мэтью услышал, как Хадсон и Камилла тихо переговариваются за складками парусины, однако слов он не разбирал. О чем бы они ни говорили, звучало это… серьезно. Затем складки ткани разошлись в стороны, и Камилла проникла в заднюю часть повозки, оставив парусину приоткрытой на несколько дюймов.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, и я хочу, чтобы Хадсон тоже это услышал. — Она посмотрела на Мэтью очень внимательно. — Ты спрашивал, чем я занимаюсь в качестве охотницы на ведьм. Я сказала
— Для меня это не имеет значения, — сказал Мэтью и тоже решил перейти на «ты», — у тебя свои собственные…
— Нет, позволь мне объяснить, — перебила она. — Это важно.
Мэтью подождал, пока Камилла успокоится, потому что, говоря это, она выглядела нешуточно взволнованной. Он подумал, что для нее было важнее рассказать это в присутствии Хадсона, но не Профессора Фэлла. Однако то, что старик тоже станет свидетелем ее откровений, похоже, не сильно ее заботило.
— Ты должен знать, — начала она, — что в моей стране до сих пор существует инквизиция. О… не такая, как раньше, с пыточными камерами и прочим, но в отношении религии она все еще… я бы сказала, что ее безумие продолжает дотлевать. Мой дедушка состоял в инквизиции. Мой отец пошел по его стопам, в результате чего потерял ориентиры и рассудок. Его звали Николас Себастьян Эспазиель, известный как Ла Эспита. На ваш язык это переводится как «копье», потому что копье было его излюбленным методом казней. Он запомнился тем, как в 1678 году он и его небольшая армия безумных последователей напали на баскскую деревню, в которой, по его мнению, процветало колдовство. Там он казнил сорок семь мужчин, женщин и детей. Детей повесили, женщин сожгли, а мужчин насадили на деревянные колья и оставили медленно умирать. Затем всю деревню подожгли, а руины засыпали солью. Репутация моего отца… скажем так, разделилась. Одни восхваляли его, другие ненавидели. В последние годы своей жизни Николас Себастьян стал неуравновешенным и боялся, что его разум захватят разгневанные духи тех, кого он казнил. Он выстрелил себе в голову из пистолета на глазах у меня и моей матери. Она так и не оправилась от того случая и умерла в больнице, выкрикивая проклятия в адрес сатанинских сил.
Мэтью попытался снова:
— Камилла, тебе не обязательно…
— Я пытаюсь объяснить тебе, — не унималась она, — почему, если мы найдем зеркало, оно не покинет пределов этой страны.
Мэтью молчал, а Профессор следил за ходом беседы с явным интересом. Хадсон тоже все это слышал, но предпочитал сосредотачивать свое внимание на управлении лошадьми и дороге.
— Из-за моего происхождения, — продолжила Камилла, — меня призвали — заставили — играть роль, которую я ни за что не согласилась бы играть по собственной воле. Я работаю на правительственных чиновников, которые хотят заставить инакомыслящих замолчать, ведь самый простой способ это сделать — объявить их одержимыми. Именно история моей семьи, хорошо известная во всех уголках Испании, подняла меня на этот уровень. Точнее… опустила. Мэтью, я говорила тебе, что изловила трех ведьм. Два человека, которых я так называю, были врагами государства, и по моим показаниям их казнили. Третий человек… отличался от них. Это была женщина из маленькой деревушки. Она продавала якобы волшебные зелья всем, кто готов был их купить, и проводила сатанинские ритуалы. Вдобавок ко всему, она заманивала детей из других деревень к себе. Полагаю, обещая им сладости, она убивала их и использовала их кровь и измельченные кости в своих зельях и заклинаниях. Была ли она настоящей ведьмой? Я не знаю, но она взывала к сатане, когда ей на плечи накинули веревку. Она убила не меньше восьми детей, насколько я смогла выяснить. Так что… как я уже сказала, она отличалась от остальных.
Камилла некоторое время помолчала, собираясь с мыслями. Ни Мэтью, ни Профессор не произносили ни слова. Когда она продолжила, ее голос задрожал, а лицо исказилось от боли и мучительного чувства вины.
— Два политических отступника, против которых я свидетельствовала… были обычными гражданами, которые бросали правительству вызов своими памфлетами. Мне заплатили за эту
Мэтью тяжело вздохнул, но не стал перебивать ее.
— Затем, — продолжила она, — их внимание привлекли зеркало и книга. — Она натянула пугающую кривую полуулыбку. — Тебе не кажется, что эта самая отвратительная из ироний? Государство, преследующее так называемых ведьм ради политической выгоды, заинтересовывается предметом, с помощью которого можно призвать силы Преисподней. — Ее улыбка угасла. — Я не знала, что делать с Андрадо и солдатами, — сказала она, — Андрадо было приказано привезти зеркало, если его найдут, а он был предан правительству, как безмозглая собака. Но теперь, когда его и остальных нет, я могу сделать то, что планировала. На что надеялась. Если мы найдем Бразио Валериани и зеркало, то оно покинет Италию. Оно должно быть уничтожено до того, как его сможет заполучить любое из правительств. Теперь, когда Андрадо больше нет, я могу вернуться в Альгеро и сообщить, что зеркало попросту не нашли, а также сфальсифицировать доказательства, что оно действительно было уничтожено много лет назад. Отправят ли они еще кого-то на поиски? Может быть. Вот, почему мы должны сделать так, чтобы следов зеркала никогда не нашли. Ты меня слышишь, Мэтью? Никогда.
Мэтью подождал, пока ее тяжелое дыхание успокоится. Она с трудом приходила в себя после этих явно тяжких воспоминаний.
— Значит, ты веришь, что сила зеркала может быть реальной? — спросил он.
— Я воздержусь от суждений на этот счет. Но, если мы его найдем, я должна сама его испытать.
— Что? Зачем? — встрепенулся Мэтью.
— Я же тебе сказала, я хочу знать, был ли мой отец безумным убийцей. Когда я была ребенком, а потом росла, мне казалось, что все жуткие истории о нем правдивы. Потом… после случая с той женщиной, что убивала детей… я подумала, что в мире есть чистое зло, природу которого я неспособна постичь. Да, в мире есть и человеческое зло, частью которого мне самой пришлось стать. Разумеется, Николас Себастьян Эспазиель мог казнить множество невинных душ. Но, возможно, некоторых из них называли ведьмами не просто так? Кто-то из этого легиона мог и вправду заключить сделку с Преисподней и получить силы в обмен на это? Ты говоришь, что человеческого зла в мире более чем достаточно, чтобы с ним бороться. Я с этим согласна. Но есть ли что-то еще? Что-то в самой глубокой тьме, что дергает за ниточки? Я должна знать, может ли это быть правдой. Я не смогу полностью оправдать Копье и считать его невиновным… но, если я встану перед этим зеркалом и получу ответ на свой зов, я буду знать, что мой отец мог быть не только безумным убийцей. По сути, я хочу взглянуть в лицо аду. И после этого я хочу уничтожить зеркало, чтобы ни одна живая душа никогда не смогла к нему прикоснуться.
— Вдохновляющая речь, синьорина, но в вашем меде засела муха, — сказал Профессор, прищурившись. — Что вы почувствуете, если ваш зов останется без ответа? Если это просто кусок стекла, который будет стоять там и смотреть на вас? Сойдете ли вы с ума в тот момент или попытаетесь наложить на себя руки из-за трагической истории вашего отца? — Камилла замешкалась, и Фэлл добавил: — Я бы сказал так: его история — не ваша. У вас одна фамилия, но, если говорить поэтично, у вас не одна вина на двоих. Так что… если зеркало — это просто кусок стекла, что тогда?
— Тогда я продолжу миссию, — твердо ответила она. — Кем бы ни был мой отец, я все еще его дочь. Мне надлежит вернуться в Испанию и подготовить отчет, которого от меня ждут. А после я уеду.
— А они позволят тебе уехать? — спросил Мэтью.
На это у Камиллы ответа не нашлось. Она отошла и вернулась на свое место рядом с Хадсоном.
Чуть позже полудня повозка свернула на другую дорогу, и Хадсон объявил:
— Мы прибыли.
Мэтью выглянул наружу и увидел довольно большую деревню — намного больше Санто-Валлоне, с центральной улицей и несколькими ответвлениями по обеим сторонам. Под ярким солнечным светом белые каменные домики с красными черепичными крышами и яркими навесами над дворами и садами казались еще насыщеннее. Несколько жителей, проходящих по улицам, с вежливым любопытством наблюдали за незнакомцами.