Лейли и Меджнун
Шрифт:
С моим пером проникну я повсюду.
А ясный, увлекательный рассказ,
Изящный слог - мой путевой запас.
Итак, скорей в дорогу без печали,
И терпеливо одолеем дали.
А ты, судьба, неверною не будь
И хоть на краткий срок нас не забудь.
Садовник сада повестей нетленных,
Гранивший камни сказок драгоценных,
Бросая розы
Слова нанизывая - жемчуга,
Так тонкость мысли показал чеканной,
Изящество работы филигранной.
В стране арабов жил достойный муж,
Сиявший в стане благородных душ.
Всех превзошел он доблестных и честных
И был главою всех племен окрестных.
Его любили Басра и Багдад,
Любой араб служить ему был рад.
Но он душой отверг покоя бремя
И по пустыне странствовал все время,
И ставил, что ни день, в кочевье скор,
У нового источника шатер.
Среди отрадных этих путешествий
Он слышал отовсюду гул приветствий.
И мускусный [26] шатер любил народ,
Как ночь судьбы [27] , что радость всем несет.
Пускай в степи песок и камень жалкий,
Но ступит шейх - и расцветут фиалки.
26
То есть черный мускус в восточной поэзии употребляется, во-первых, как синоним благоухания, а во-вторых, как синоним черного цвета.
27
Ночь судьбы - то же, что "великая ночь" (см. примечание 18).
Когда тюльпанный цвет горел кругом,
Его шатер тюльпанным был клеймом [28] .
Всего избыток у него великий,
И только нет наследника владыке.
Когда его погубит небосвод,
Кто от него наследство переймет?
Давно людей не стало бы на свете,
Не будь детей: дают бессмертье дети.
В потомстве существует человек,
Им поколенье держится и век.
28
"Клеймо тюльпана" - черное пятно на дне чашечки цветка тюльпана. В восточной поэзии - символ горя.
Дитя - твоя душа. Ты умираешь
И в нем потомству имя оставляешь.
Счастливец тот, кто дожил до седин
И знает - у него достойный сын.
Который сан его не опозорит,
Который в славе с лучшими поспорит.
Но если счастье сын в вине нашел,
И если груб он, непокорен, зол,
Он от хулы спастись не будет властен,
Несчастна
Так вот: почтенный этот, славный шейх,
Любимый всеми, благонравный шейх,
Молил о сыне выси небосвода,
Желал он страстно продолженья рода,
Брал много юных луноликих жен, -
Был каждый сад обильно орошен.
Давал обеты. На святых могилах
Он побывал - немало посетил их . . .
И после многих жалоб и тревог
Высокий небосвод ему помог.
Открылись двери милости предвечной,
И внял господь мольбе его сердечной.
Зажглась свеча стремлений, и казна
Его деяний - жемчуга полна.
Резец судьбы во чреве постепенно
Чертил рисунок четкий, драгоценный.
На дереве желаний - сочный плод.
Раскрылась роза в цветнике щедрот.
Взошла Луна, когда настали сроки,
Залило Солнцем окаем далекий...
Обрадован отец, ликует мать!
Как любо им подарки раздавать!
Явился, благодатью озаренный,
Малютка, из небытия рожденный.
Он солнцу уподобился красой,
Сравнялся б даже он с самим Исой.
И вот, на белый свет едва лишь выйдя,
Он стал стенать, судьбу свою провидя.
Он с первых дней в грядущее проник -
И безотраден был младенца крик.
Он говорил, что бытие ужасно,
Для благородных лишь ничто прекрасно.
Кто в сеть существованья попадет,
Того лишь горе и злосчастье ждет.
Судьбу свою всем объявляя внятно,
Так осуждал он этот мир превратный:
"О мир коварный, полон ты невзгод,
И кто по доброй воле их снесет?
Но я готов твои делить страданья,
Я слаб, но не пугаюсь испытанья...
Где сколько б ни было тоски, смелей
Ее мне в сердце горестное лей.
Пусть полон горя я людского буду, -
Лишь меньше горя стало бы повсюду.
Пусть мне сужден раба скорбей удел,
Я им ни с кем меняться б не хотел.
Я об утехах жизни не мечтаю:
Я к бренности доверья не питаю.
Любовь! Я странником - беднягой стал,
В юдоли скорби я бродягой стал.
От горя избавления не знаю,
Пришел - и возвращения не знаю.
Будь снисходительна к моей мольбе -
Позволь навек покорным быть судьбе.
Здесь, на пиру [29] , кровавые потоки,
29
Пир - в данном случае жизнь.