Личный дневник моей фиктивной жены

Стальная Виктория

Марго не на шутку разозлилась, испепелив меня взглядом сквозь свои солнцезащитные очки, она убежала с поминок, при этом мощно хлопнув входной дверью.

— Алексей, как это тебе удалось нашу рыжую бестию до слёз довести?

— Илларион, до каких там слёз? Наша фрау опять на меня наорала, у неё привычка что ли?

— Серьёзно говорю, Маргарита пронеслась мимо меня, вся в рыданиях.

— Поделом ей. Тоже мне нашлась Бог и судья в одном лице.

Мой Лёвушкин-друг нахмурился и вновь стал Лёвушкиным-майором, серьёзным стражем порядка. Взгляд его то ли серо-голубых глаз, то ли тёмно-карих стал глубоким, тяжёлым. Я так и не понял, какого они истинного цвета,

так как цвет глаз Иллариона менялся в зависимости от освещения и цвета его одежды. Он негодующе вздёрнул свой острый подбородок, задумчиво потёр высокий лоб и напряжённо сжал изящные, красивые губы так, что они отвратительно побелели.

— Алексей, я всё понимаю. У меня самого не сложились отношения с Маргаритой с первого дня знакомства, точнее у неё со мной. Но фрау Ротенберг — женщина. Одинокая женщина в чужой стране. Тем более, если ты помнишь, она находится под программой по защите свидетелей.

— Илларион, а чего её защищать? Она сама, кого хочешь, доведёт или угробит. Знаешь, я человек тактичный и деловой и рамки в общении не перехожу, по личностям чужим не прохожусь. Но и терпение у меня не ангельское. Почему я должен был все похороны терпеть выходки Маргариты Эдуардовны?

— Никто никому ничего не должен. Но ты мог, хотя бы потому, что она стояла там под дулом пистолета.

— И что ты мне предлагаешь, побежать за ней и на коленях молить о прощении?

— Нет, не надо драматизировать. Её охраняют специальные сотрудники органов внутренних дел. Но пожалуйста найди с ней общий язык или хотя бы соблюдай нейтралитет. Ты же — мужчина, вот и руководствуйся холодным разумом. А Маргарита — женщина, у неё всегда эмоции будут брать верх.

— Постараюсь. У тебя как с расписанием? Я хочу завтра поехать в «Вареничную», побеседовать с официанткой Милой, камеры бы в кафе проверить, если, конечно, опять записи не подчистили. И я бы на реку съездил, своим взглядом окинул место преступления.

— В «Вареничную» можно. А вот к реке сам съезди, координаты точного места дам, я там уже всё исследовал вдоль и поперёк. Может, и тебе не стоит на реку ехать, раны бередить? А то ты сейчас в таком эмоциональном раздрае, ещё себе на реке нафантазируешь на беду?

— Наша полиция — нас бережёт! Ничего, батенька, эко, я уже не мальчик, смогу унять свои фантазии.

— Всё шутить, барин, изволите!

— Да, без шуток так и правда до психушки недалеко. Мне туда, кстати, уже драгоценная Маргарита Эдуардовна путь заказала.

— Прости, Господи, её бы кто вылечил!

— Илларион Львович, как можно? На священного свидетеля наговариваете?

— Эээ, ну её в болото!

— Тише, а то ещё накаркаешь! Река у нас уже есть, нам болота только для полного счастья не хватало!

— Ладно, давай за твою Веронику выпьем, помянем…

— Давай. Пусть моя девочка спит на небе спокойно. А убийцу мы обязательно найдём.

Глава 22

19 ноября, воскресенье

Я в полном бреду и мутном забытье добрался до дома после поминок и моментально вырубился, сладко предвкушая завтра подольше поспать. Наверное, сказалась накопившаяся усталость. Да и под конец проводов Вероники в мир иной я уже прилично выпил. Но в утро следующего дня фурией ворвалась Марго.

— Корф, хватит спать! Просыпайся! Нас ждут великие дела!

— Марго! Бога ради…какого…ты здесь?! Сколько времени?!

— Семь утра уже, давай вставай! Нам надо многое успеть сделать!

— Господи! За что мне всё это?!

— Корф, за все твои прегрешения! И вообще, что «это»?

Я

ни черта на соображал, не понимал и даже не пытался думать. Зато Марго весело бодрствовала, словно и не было ничего вчера, будто не её я довёл в конце вечера до слёз.

— Ваш кофе, сэр!

— Фрау Ротенберг, какой кофе? Я ещё проснуться не успел, да и… Похмелье у меня… А ты всё равно не поймёшь.

— Рассол будешь? И сразу быстро под ледяной душ!

— Рассол! Да!

Не разлепляя глаз, которые никак не хотели открываться, я впился губами в стакан с леденящим, бодрящим рассолом. Осушив весь стакан, я по-свински срыгнул, от чего сконфузился перед Марго.

— Прошу прощения, Маргарита Эдуардовна.

— Ничего, Алексей Владимирович, такова уж ваша природная натура. Что с вас взять.

— Вам, фрау Ротенберг, очень далеко до моей природной натуры, не надейтесь даже до неё когда-нибудь докопаться. Кстати, как ты вошла в дом?

— Если я скажу, что залетела в дом через окно на метле, тебя устроит?

— Вполне, это бы многое прояснило. А по правде говоря?

— Я звонила, звонила в дверь. Никто не отвечал. Охранников твоих почему-то и след простыл. В итоге я открыла дверь своим ключом.

— У тебя есть ключ от моего дома? Какого лешего, Марго?

— Корф, никакого лешего я не знаю, а ключи мне оставила Ника.

— Лучше бы ты залетела через окно на метле… Я в душ.

Я сделал душ помощнее, чтобы прямо зарядил меня, отрезвил. Ледяные струи воды безжалостно хлестали моё тело. Я замерзал и вместе с тем разогревался. Сердце учащенно билось, а мысли с новой неуемной энергией запустили свой механизм действия. С появлением Марго в моей жизни вопросов становилось всё больше. Я уже отчасти понимал, как сыграть эту партию на шахматной доске моей жизни, какими фигурами и как буду ходить, кто играет против меня, кто со мной на одной стороне. Маргарита же стала новой, незапланированной фигурой на моей шахматной доске. Лишняя фигура, которая меняет всю стратегию игры, весь ход развития событий. Я мог отвечать за свои собственные действия, поступки, мысли. Я мог отчасти понять Иллариона, и чего от него ждать. Но понять Марго, её планы, предвидеть, что она вообще собирается и хочет делать, было выше моих сил и за гранью разума. Одному Богу были известны планы фрау Ротенберг. И меня дьявольски злило, что я перестал контролировать ситуацию. Мне вполне хватало того, кто вёл против меня войну не на жизнь, а на смерть. Так ещё теперь приходилось думать, переживать за Марго.

— Душ сделал своё дело, теперь я свеж и готов к бою. Только выпью обещанный кофе.

— Прошу. Я тебе ещё блинчики испекла, будешь?

— Надеюсь, отравленные?

— Конечно, только ради тебя приправила блинчики ядом, как ты любишь.

Временами мне даже нравилась наша словесная дуэль с Марго на своего рода острие иронии. Надо заметить, что блинчики у Маргариты получились изумительными, почему-то Вероника мне никогда не пекла блины. Но, когда, я отхлебнул кофе, то поперхнулся и закашлялся.

— Господи, Алексей. Горячо? Что такое? Подавился? Слишком крепкий?

— Нет, всё хорошо. Нет, всё плохо!

— Да что случилось?

— Твой кофе…как? Как ты приготовила кофе?

— Странный вопрос, Алёша. Как и все люди: засыпала зёрна в кофемашину, нажала на кнопку. И пожалуйста, твоё американо готово.

— Мне такой кофе только Ника делала. Я имею ввиду, такой по вкусу. Я схожу с ума.

— Ничего ты не сходишь с ума. Американо как американо. Просто у тебя, как у алкоголика, сейчас такой период, когда ты пытаешься заменить алкоголь на что-то.