Ликвидация
Шрифт:
– От здесь?
– Палец Гоцмана коснулся виска.
– Да.
Гоцмана удовлетворенно кивнул.
– И все равно шо-то оригинальное совпадение, - произнес он.
– Генерал пишет рапорт о переводе в другой округ, оставляет его на столе - и тут же, как по заказу, приходит убийца…
– Хочешь сказать, что Воробьев написал этот рапорт под прицелом пистолета?
– с сомнением спросил Кречетов.
– Чтобы… мы вот сейчас на него и подумали?…
– Ты в лицо ему смотрел, Виталий?… - Этим вопросом Гоцман дал понять Кречетову, что принял его обращение на «ты».
– Не успел, - вздохнул тот, -
– А то, что лицо у покойного искажено страхом, - покачал головой Давид.
– Точнее, ужасом. Напугали его сильно… Наверняка сначала убийца застрелил его жену и домработницу, потом, приставив пистолет к виску, заставил написать этот рапорт. А уж потом, под дулом, заставил пересесть в кресло и уж тогда убил. И не из собственного «парабеллума», как женщин, а из генеральского «тэтэшника»…
– Ага, - в тон ему заметил Кречетов, - значит, раздаются два выстрела, потом Воробьев некоторое время соображает, что от него требуется, ищет бумагу, ручку, подбирает слова, пишет, пересаживается в кресло… На все это уходит минут семь как минимум. За это время сюда сбежалось бы полдома. А соседи вызвали милицию, между прочим, услышав один-единственный выстрел.
– Есть такая полезная штука - глушитель - вздохнул Давид.
– А соседи услышали ТТ, из которого был убит сам генерал.
…Над 8-й станцией Большого Фонтана с еле слышным шумом проносились рано проснувшиеся стрижи. Ветер донес с моря басистый пароходный гудок. Васька Соболь, высунувшись из-под поднятого капота «Опеля» и вытирая тыльной стороной замасленной руки пот со лба, прищурился в ту сторону. Наверняка это красавица «Украина», бывшая румынская «Бессарабия», ведомая известным всей Одессе капитаном Маном, шла в Севастополь… Роскошный, говорят, пароход. Эх, прокатиться бы!…
– Ну шо?
– Из кустов, застегивая ширинку, возник Якименко.
– Мы будем ехать? Или откроем лавочку «На похороны - не торопясь»?
– Та я ж говорил, - снова ныряя под капот, отозвался Соболь, - не надо было румын отправлять. Тут и карбюратор надо промывать, и ремень натягивать!… С ними мы б уже ехали!
– Василий, если ты немножечко не знаешь, то я тебе отвечу… - Якименко присел на подножку «Опеля», крепко зевнул, помотал головой.
– Те румыны таки арестованные, а не бесплатный наемный труд. Где ты целую ночь смотрел, если у тебя ремень и карбюратор?
– Так я ж вчера Давиду Марковичу показывал, шо мне ремонт нужен! Нашему «Адмиралу» восемь лет, к примеру, шоб он был здоров! Эх, Фима был бы жив, так он мне запчасти мигом достал бы…
– Восемь лет, восемь лет… Да хоть восемнадцать!… Горобцам ты дули показывал! Показывал он…
Раздраженно высморкавшись, Якименко рывком распахнул заднюю дверцу.
Из машины медленно вылезли Тишак, рыжий веснушчатый младший лейтенант Саня и Седой Грек - все с заспанными, помятыми лицами.
– Шоб через час был как штык вместе с «Адмиралом», понял?!
– напутствовал Якименко Ваську.
– А мы на трамвай. Потому шо у него хоть карбюратора нету…
Якименко, Тишак и Саня, обступив Грека, медленно двинулись к ближайшей трамвайной линии. Человека, который наблюдал за ними с недалекого холма, укрывшись в густом кустарнике, никто не заметил.
Трамвай № 18,
Четверо людей, решительно на него опаздывавших, резко наддали и ввинтились в открытые по случаю жары задние двери уже на ходу. В вагоне стоял крепкий запах жареной рыбы, зелени, пива и пота. Негодующе поскрипывала у кого-то в мешке свинья. Активно перемежая свою речь оборотом «ты меня понимаешь?…», один из пассажиров рассказывал соседу, как ужасно обидели Эльзу Яновну, подселив к ней в приказном порядке офицера и распорядившись с него брать за постой не больше десятки - это когда нормальные цены на квартиру от тридцатки и выше, а Эльза Яновна всю ночь рыдала и не давала спать всему двору. Молодой голос с завистливой интонацией жаловался: «Представляешь, Динке Фруминой уже персональную выставку разрешили!… Не, я все понимаю, она талант, и у нее мазок и колорит, и вообще Муцельмахер не взялся бы за кого попало. Но я ж не понимаю, кому сейчас нужны ее пейзажи?… Она всю войну просидела в своем Самарканде, и уже выставляется!…»
Ловко лавируя между людьми, Якименко склонился над юной парочкой, вольготно устроившейся на продольной деревянной скамье, и помахал удостоверением:
– Освободите, будьте ласковы…
Парочку как ветром сдуло. На свободные места затылками к окну втиснулись Саня и Тишак, с двух сторон зажавшие арестованного Грека. Якименко навис над ними, держась за треугольную ручку.
Через секунду его дернули за полу пиджака. Обернувшись, Леха увидел приятную даму лет пятидесяти, обладательницу черных усиков и зычного голоса. Под мышкой она держала завернутого в старый номер газеты «Пищевик» палтуса.
– Мужчина, скажите, а шо, Седой Грек оказался не тот человек?
– • на весь трамвай осведомилась она.
– Не, я просто спрашиваю!
– Та не, - любезно ответил Леха.
– Нашли в его доме неизвестного таракана. Паспорта нет. Усами шевелит не по-нашему… Так везем до выясненья. А вы того палтуса ловили или купляли?…
– Разве ж это палтус? Весь палтус давно ушел в Турцию и там загорает. А к чему Седой Грек?
– не унималась одесситка.
– Так таракан тот у карман ему залез, не вылезает, - терпеливо объяснил Якименко.
– Везем вместе с карманом… А палтус у вас все ж таки ничего.
Тетка понимающе кивнула и закричала в другой конец вагона:
– Люба! За меня тут думают, я больная на голову! А сами везут Седого Грека до уголовки! Да еще обижают моего палтуса!…
– То он шо-то сделал?
– утвердительно спросила Люба.
– Я знаю?! Они ж таки не рассказывают!
– А с чего он должен вам рассказывать?
– поинтересовался однорукий парень с комсомольским значком на лацкане пиджака, перешитого из офицерского кителя.
– А с чего я должна слушать за того нездорового таракана?…