Лишь одна музыка
Шрифт:
— Но это же я вела, — говорит Джулия.
— Плелась сзади. — Я смеюсь, и она тоже. — Давай попробуй со мной, — предлагаю я; и мы играем.
— Это хорошо, — говорит Пирс.
Я подскакиваю, и Джулия тоже вздрагивает. Я не заметил, когда он вернулся.
— Продолжайте, — говорит Пирс.
— Забыл зажигалку? — раздраженно говорю я.
— Что-то вроде того, — миролюбиво отвечает Пирс, выходя.
Репетиция продолжается, когда все возвращаются. Они играют скерцо без проблем и проходят четвертую и пятую часть.
В
— Неплохо, неплохо. Но я бы предпочел проработать детали, когда у нас будет контрабас. Так что давайте закончим с «Форелью». Надеюсь, ты не возражаешь, Джулия. Квартет должен еще пройти пару пьес, и мы немного ограничены во времени. Когда Билли договорится о встрече с Беном Флэтом — предположим, что он согласится, — я всем сообщу. Кажется, у меня нет твоего номера, — говорит он, повернувшись к Джулии.
— Можешь послать мне факс? — спрашивает Джулия. — Телефон мне мешает сосредоточиться, когда я занимаюсь, а сейчас это почти все время.
— У тебя нет автоответчика? — спрашивает Пирс.
— Факс будет лучше, — говорит Джулия, спокойно кивая, и дает ему свой номер.
4.21
Пирс живет на Уэстборн-парк-роуд, на краю облагороженного района, в подвальной студии. Потолок нехарактерно высок для подвала, что удачно, особенно учитывая рост Пирса. Над ним размещается агентство путешествий, предлагающее в основном дешевые туры в Португалию; с одной стороны от агентства — пицца навынос, с другой — газетный киоск. Напротив — массивная высотка, а рядом — темно-кирпичный жилой дом.
Пирс пригласил меня к себе выпить и теперь открывает бутылку красного вина. Он гостеприимен, но выглядит обеспокоенным. Репетиция была вчера.
— Летом на эту стену падает вечерний свет, — говорит Пирс.
— Разве это не северная сторона? — спрашиваю я.
— Вроде да, — рассеянно отвечает Пирс. — Я купил эту квартиру у художника. — Потом, проследив мою мысль, добавляет: — Ты прав, это странно. Свет идет оттуда в течение нескольких минут на закате посреди лета. Может быть, он отражается откуда-то. Чудесный красноватый блик. В прошлом году газетчик приковал к забору огромный железный бак, и света стало меньше. Очень раздражает.
— Может, с ним поговорить?
— Я говорил. Он сказал, что люди начали воровать газеты и журналы из-под его двери и у него не было другого выхода. Не надо, наверное, так оставлять, хотя бы попросить его отодвинуть от моего окна, но... — Пирс пожимает плечами. — Ты знаешь, о чем я хотел с тобой поговорить?
— Нет, я думал, у нас свидание!.. Да, я знаю. Уверен, что знаю.
Пирс кивает.
— Скажи мне, я не понимаю. Что именно не так с Джулией? Она чудесная пианистка, она так музыкальна; ты понимаешь, о чем я. С ней очень приятно играть, но мы все в недоумении... Не то чтобы напуганы или что еще, но, ну, ты можешь объяснить, что произошло в начале
Я делаю глоток вина.
— Это ведь разрешилось, да?
— Ну да, — устало говорит Пирс.
— Я гарантирую, что, когда к нам присоединится Бен Флэт, большинство проблем отпадет.
— К нам? — говорит Пирс с улыбкой.
— Точнее, к вам.
Возможно, Пирс заметил следы сожаления. Как бы то ни было, он кладет меня на лопатки следующими словами:
— Я хочу, чтобы в «Форели» на скрипке играл ты.
— Не может быть!
Мой непроизвольный возглас, конечно, означает «Да!».
Указательным пальцем правой руки Пирс постукивает по узкой серебряной зажигалке.
— Я всерьез, — говорит он.
— Но ты же ее так любишь, Пирс! — восклицаю я, вспоминая, что произошло, когда Николас Спейр издевался над «Форелью».
— Что на самом деле произошло в перерыве? — спрашивает Пирс, избегая ответа.
— В перерыве?
— Ну, когда нас не было в зале.
Я пожимаю плечами:
— Ну, мы поиграли, попробовали немного другой подход к сложным местам...
— Что-то произошло, — говорит Пирс тихо. Потом: — Слушай, не обижайся, я хочу тебя спросить, но...
— Спрашивай.
— Тебя не пугает, что ты не сможешь это сыграть? Не пойми меня неправильно. Я имею в виду, что, играя в другом регистре, чем ты обычно...
— Ты имеешь в виду, удастся ли мне сыграть эти писклявые вариации в четвертой части?
Пирс смущенно кивает:
— Да, это, и другие куски тоже. Там ведь все очень слышно.
— Я справлюсь, — говорю я, не обижаясь. — Я играл его раньше, в колледже. Это было сто лет назад, но должно вспомниться. Но послушай, Пирс, я знаю, что ты очень хотел играть «Форель». Ты уверен, что готов на такую щедрость?
— Я не щедрый, — довольно раздраженно говорит Пирс. — Эту вещь можно сыграть либо гениально, либо никак. И это настоящий диалог между скрипкой и фортепиано. И в данный момент для меня облегчение — не играть ее. Я слишком много чем занят. И я полагаю, если «Музикферайн» готов принять одну замену, точно так же они примут и две.
— Чем именно ты занят? — спрашиваю я с улыбкой.
— Ну, — уклончиво говорит Пирс, — и тем и этим.
— И другим? — говорю я, не думая.
— Что?
— Прости, прости — просто первое, что пришло в голову. Машинально. Забудь.
— Странный ты, Майкл.
— Ну?
— Что «ну»?
— Чем ты эдаким занят?
— Я играю Концертную симфонию с «Академией святого Мартина в полях», и у меня грядет сольный концерт сразу после Вены, и Бах, на котором у вас всех свет клином сошелся.
— А у тебя нет?
Пирс разводит руками.
— Я только начинаю отходить от мысли, что он был навязан мне против воли. Вчера я почему-то это играл в два часа ночи. Оно как-то странно затягивает.