Лишь одна музыка
Шрифт:
— Куда?
— В Критцендорф, — повторяю я.
— О, хорошо! — говорит Джулия и, достав из корзинки у ног шоколадку, протягивает Петеру.
— Das Weinen hat geholfen81, — говорит Петер несколько неуверенно, частично себе, будто оценивая международную технику переговоров.
— Что ты имеешь в виду, Петер? — спрашиваю я.
— Он плохо себя вел, — говорит Мария. — Мы собирались оставить его на день у его друга, но он требовал, чтобы его взяли с собой, и плакал,
Петер, глядя в окно, начинает что-то напевать.
— Он, безусловно, получил полезный урок, — говорит Маркус.
— Полезный для кого? — парирует Мария.
Стоит освежающе-прохладный прекрасный день, и наше настроение вскоре улучшается.
Каштаны и сирень повсюду, и то тут, то там — акация в белых цветах, или липа, или платан, или даже ива. Мы с Джулией держимся за руки. Если бы мы были одни, она бы спросила про вчерашнее, она бы чувствовала себя даже обязанной спросить, так что в каком-то смысле я рад, что мы не одни, особенно зная, что это не последний день с ней, а первый в череде.
Как все страхи рассеиваются в солнечном свете! Машина припаркована, леденец для Петера куплен, мы прогулялись до Дуная, прямого и послушного здесь, с травой, спускающейся прямо к берегу. Скатерть расстелена, и мы переоделись в купальники и плавки, Джулия — в бордельно-красный купальник, взятый для нее Марией, я — в широкие, защитного цвета спортивные шорты. Карты, еда, фотоаппарат, салфетки, лосьон от загара и газета: никакого намека на музыку нигде, никакого вообще. Большой белый пароход пыхтит мимо. Я уже у реки. Собака бежит вдоль берега, лая и не слушаясь команд. Воробей прихорашивается в ямке в мелком песке. Петер с надутыми нарукавниками на каждой руке шлепает вниз к краю гальки.
— Майкл, последи за ним, пусть намочит только ноги, — кричит Мария.
Петер, похоже, нацелился в этом быстром потоке на опасную глубину, и я вылавливаю его, протестующего и плачущего.
— Плач на этот раз не поможет, — говорю я, не сдержавшись; он топает ногами.
— Смотри, Fukik! — говорит Маркус, чтобы его отвлечь, показывая наверх.
— Flugzeug!82 — говорит Петер с отвращением, отказываясь переходить на младенческое сюсюканье, но перестав, однако, плакать.
— Посмотри на эту смешную птицу, — говорит Мария. — Смешная, смешная птица. Сейчас мы вчетвером будем играть в бридж, а ты будешь очень хорошим и очень тихим мальчиком, пока мы разговариваем. Потом, когда мы перестанем разговаривать, один из нас будет с тобой играть, пока мы не раздадим карты снова, хорошо? Смотри, дрозд.
— Amsel, Drossel, Fink und Star83, — радостно напевает Петер.
Джулия смотрит на него, на дрозда и на Дунай. Она откидывается
5.17
На следующее утро в 7:27 Джулия вбегает на железнодорожную платформу с чемоданом и маленькой дорожной сумкой. Я неистово машу ей. В 7:30 поезд отправляется.
Кроме нас, в купе никого нет.
— Доброе утро, — сухо говорю я.
— Доброе утро.
— Это становится привычкой?
— Я поздно проснулась... — говорит она, задыхаясь. — Послушай, мы одни. Снаружи поезд покрыт граффити: будто в нью-йоркском метро, а не в Вене. — Джулия изучает всевозможные переключатели света, ручку обогрева и кнопку микрофона. — Внутри хорошо.
— Я раскошелился на билеты первого класса. И надеюсь, путешествие стоит того, чтобы его ждать десять лет.
— Майкл, не раздражайся, но...
— Нет.
— Пожалуйста.
— Нет.
— По крайней мере, дай мне заплатить за мою половину. Ты не можешь себе это позволить.
— Я тебя приглашаю, Джулия, — говорю я. — Мне вернут деньги за мой билет на самолет. Ну и кроме того, ты нашла нам жилье.
Она устраивается у окна напротив меня и, немного поколебавшись, говорит:
— Мне приснился тревожный сон. Я плавала в Дунае, мой отец был на плоту с целой стопкой старых книг в кожаных переплетах. Они все время падали, и он метался, отчаянно пытаясь их спасти. Я пробовала доплыть до него, но он уплывал все дальше и дальше. Я хотела позвать на помощь, но не могла. Это было по-настоящему ужасно. Я понимала, что это сон, и все же... ну ладно, может, это ничего не значит. В любом случае мы здесь. Давай посмотрим, хороший ли сегодня день. — Она резко хлопает в ладоши дважды у левого уха, затем повторяет то же самое у правого.
— Ради бога, что ты делаешь?
— Это тест, такой тест на слух. Да, сегодня, кажется, лучше, чем обычно. Я так торопилась утром, что забыла это сделать. Но, может, конечно, шум поезда меня путает.
— Я так хочу спать, — говорю я. — Все это напряжение, и потом день на солнце...
— Да ложись прямо тут. Купе будет пустым всю дорогу?
— Нет, только до Филлаха. Так написано на доске снаружи. Там сядут четыре человека. Полное купе.
— Все равно у нас много времени.
— Четыре часа. Почти до границы. Как у тебя с итальянским?
— Так себе, а теперь, когда я не могу использовать уши, он, скорее всего, просто жалкий.
— Ну, у меня вообще никакого. Что нам делать?
— Мы справимся. — Она улыбается.
Что происходит в ее голове? Несмотря на все, что она должна была претерпеть, чтобы оказаться здесь, она не выглядит несчастной. Она не должна быть со мной, но она тут. Она не должна быть счастливой, но она счастлива...
— Пожалуй, гляну мой разговорник, — говорю я. — «Я знаю неплохую дискотеку», «Проверьте, пожалуйста, давление в шинах», «Я могу проехать в центр города?»...