Листья травы (Leaves of Grass)
Шрифт:
Я вижу битвы, чуму, тиранию, я
вижу замученных, брошенных
в тюрьмы,
Я вижу голод на корабле - матросы
бросают жребий, кого
убить, чтоб спаслись остальные,
Я вижу высокомерье богатых,
агонию нищих - рабочих,
и негров, и всех, кто делит их
жребий.
Да, все - и низость одних, и
бесконечные муки других - я,
сидя здесь, наблюдаю,
Я вижу, я слышу, и я молчу.
ЩЕДРЫМ ДАЯТЕЛЯМ
Все,
принимаю,
Пищу, лачугу и сад, немного денег на
память о встрече с моими
стихами,
Ночлег и еду для прохожего, когда я
скитаюсь по Штатам, -
зачем же я стану стыдливо
скрывать, что я принимаю дары?
Разве сам я из тех, кто ничего не
дарит ни мужчине, ни
женщине?
Нет, и мужчинам и женщинам я даю
доступ ко всем богатствам
вселенной.
ЛЮБОВНАЯ ЛАСКА ОРЛОВ
Иду над рекою по краю дороги (моя
утренняя прогулка, мой
отдых),
Вдруг в воздухе, в небе, сдавленный
клекот орлов,
Бурная любовная схватка вверху, на
просторе,
Сцепление, сжатые когти, живое
бешеное колесо,
Бьющих четыре крыла, два клюва,
тугое сцепление кружащейся
массы,
Кувыркание, бросание, увертки,
петли, прямое падение вниз,
Над рекою повисли, двое - одно, в
оцепенении истомы,
Висят в равновесии недвижном, - и
вот расстаются, и когти
ослабли,
И в небо вздымаются вкось на
медленно-мощных крылах,
Он - своим и она - своим
раздельным путем.
ДЕРЕВЕНСКАЯ КАРТИНА
За широкими воротами мирной
риги деревенской
Озаренная поляна со скотом и
лошадьми,
И туман, и ширь, и дальний,
уходящий горизонт.
ИЗУМЛЕНИЕ РЕБЕНКА
Мальчишкою малым, бывало,
замолкну и с изумлением
слушаю,
Как в воскресных речах у
священника бог выходит
всегда супостатом,
Противоборцем людей или
мыслей.
КРАСИВЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Женщины сидят или ходят,
молодые и старые,
Молодые красивы, но старые
гораздо красивее.
МАТЬ И ДИТЯ
Я вижу спящее дитя, прикорнувшее
к груди своей матери,
Спящие мать и дитя недвижны, - тс!
– я наблюдаю за ними.
долго, долго.
МЫСЛЬ
О вере, о покорности, о
преданности;
Я стою в стороне и смотрю, и
меня глубоко изумляет,
Что тысячи тысяч людей идут за
такими людьми, которые
не верят в людей.
НАШИМ ШТАТАМ
(В
Почему все такие вялые,
растерянные? Почему все дремлют
и я дремлю?
Какой удручающий сумрак! Что за
пена и грязь на воде!
Кто эти летучие мыши? Эти
шакалы, засевшие в Капитолии?
Какое гнусное президентство! (О
Юг, испепели их своим
палящим солнцем! Север,
заморозь своим ледяным
дыханием!)
И это конгрессмены?
Нелицеприятные судьи? Это президент?
Ну что ж, посплю-ка и я, покуда
спят наши Штаты.
Когда сгустится мрак, грянет гром и
засверкают разряды,
не миновать нам проснуться,
Юг, Север, Запад и Восток,
побережье и сердце страны - все
мы, конечно, проснемся.
ИЗ ЦИКЛА "БАРАБАННЫЙ БОЙ"
О ПЕСНИ, СПЕРВА, ДЛЯ НАЧАЛА
О песни, сперва, для начала
Легонько ударьте в тугой бубен,
расскажите о том, как я рад
и горд за свой город,
Как он призвал всех к оружию, как
подал пример, как
мгновенно поднялся на ноги
(О великолепный! О Манхаттен мой
несравненный!
О самый стойкий в час беды и
опасности! О надежный, как
сталь!),
Как ты воспрял - с каким
хладнокровием сбросил мирные
одеяния,
Как заменили барабан и рожок твою
сладкую оперную музыку,
Как ты повел всех на войну (вот эти
солдатские песни и пойдут
у нас для начала),
Как впереди всех гремела барабанная
дробь Манхаттена.
Сорок лет в моем городе солдат
видели только на парадах,
Сорок лет пышных смотров, покуда
внезапно владычица этого
переполненного и буйного города,
Бодрствующая среди кораблей,
домов, неисчислимых сокровищ,
Окруженная миллионами своих
детей,
Внезапно, глубокой ночью,
Получив известие с юга,
Не ударила яростно кулаком по
панели.
Электрический ток бил по ночи,
покуда
На рассвете наш улей не выплеснул с
грозным жужжаньем свои
мириады.
Из домов и фабрик, из каждой двери
Вышли они, взволнованные, и вот -
Манхаттен вооружается!
Под барабанную дробь
Юноши строятся и вооружаются,
Вооружаются мастеровые (прочь
рубанок, мастерок, кувалду),
Адвокат покидает свою контору и
вооружается, судья покидает
суд,
Возчик бросает свой фургон посреди