Листья травы (Leaves of Grass)
Шрифт:
улицы, спрыгивает
и швыряет поводья на лошадиные
крупы,
Приказчик покидает лавку, хозяин,
счетовод, привратник также
ее покидают;
Повсюду дружно формируются и
вооружаются отряды,
Новобранцы - почти дети, старики
показывают им, как носить
снаряжение, и они тщательно
затягивают ремни,
Вооружаются на улицах, вооружаются
в домах, блестят стволы
мушкетов,
Белые палатки
лагеря, окружаются караулом,
пушки гремят и на восходе и на
закате,
Ежедневно прибывают вооруженные
полки, проходят по городу
и грузятся на причалах
(Как они прекрасны, как шагают к
реке, потные, с ружьями
на плечах!
Как я люблю их, как сжал бы в
объятьях их, загорелых,
в запыленных мундирах!),
Город взбудоражен. "К оружию! К
оружию!" - слышится
везде и всюду,
Флаги свисают с колоколен, со всех
общественных зданий
и магазинов,
Плач разлуки, мать целует сына, сын
целует мать
(Разлука для матери - нож в сердце,
но она не скажет
ни слова, чтобы удержать сына),
Шум, эскорт, впереди шеренги
полицейских, расчищающих
дорогу,
Безудержный энтузиазм, дикие вопли
толпы в честь ее
любимцев,
Артиллерия, молчаливые,
сверкающие, как золото, пушки
тащатся, погромыхивая, по
булыжнику
(Молчаливые пушки, скоро
нарушится ваше молчанье,
Скоро вас снимут с передков, чтобы
начать кровавую
работу),
Вся шумиха мобилизации, вся
решительность вооружения,
Лазаретная служба, корпия, бинты и
лекарства,
Женщины, записавшиеся в сестры
милосердия, дело, начатое
всерьез, безо всякого парада;
Война! Выступает вооруженный
народ! Он готов к бою,
отступление невозможно;
Война! На недели, на месяцы или на
годы - вооруженный
народ выступает ей навстречу.
Маннахатта в походе - воспоем же ее
по достоинству!
Слава мужественному бивуачному
житью
И стойкой артиллерии -
Пушки блистают, как золото, одним
великанам под силу
справиться с пушками,
Снимем их с передков! (Отнюдь не
для приветственных
салютов, как в минувшее
сорокалетие,
Заложим в них не только пыжи и
порох.)
А ты, владычица кораблей, ты,
Маннахатта,
Древняя покровительница этого
гордого, доброго, буйного
города,
В эпохи мира и довольства
окруженная
нередко печалишься или
хмуришься,
Но сейчас ты радостно улыбаешься,
старая Маннахатта.
1861
Военный город! Год борьбы!
Сладкие рифмы и чувствительные
любовные романсы
не для тебя, суровый год!
Ты не сидишь у стола, как бледный
поэтик, сюсюкая тихо
стишки,
Но, как сильный мужчина,
выпрямясь, в синей одежде, шагаешь
с ружьем на плече,
Мускулистый, загорелый, с тесаком
за поясом сбоку.
Я слышу, как зычный твой голос
гремит по всему континенту;
Мужественный твой голос, о год,
раздается в больших городах,
Я видел тебя в Манхаттене, как
рабочего среди рабочих,
Видел, как ты широко шагал по
прериям от Иллинойса,
от Индианы,
Как быстро упругим шагом ты
устремился на Запад,
сойдя с Аллеганских гор,
Видел тебя у Великих озер, в
Пенсильвании, на судах реки
Огайо,
И к югу вдоль рек Теннесси и
Кумберленда и у Чаттануга
на горной вершине,
Я видел тебя, мускулистого, в синей
одежде, с оружьем,
могучий год,
Я слышал твой решительный голос,
гремевший снова и снова,
Твой голос, внезапно запевший из
уст кругложерлых пушек,
И я вторю тебе, стремительный,
гулкий, неистовый год!
БЕЙ! БЕЙ! БАРАБАН - ТРУБИ! ТРУБА!
ТРУБИ!
Бей! бей! барабан!
– труби! труба!
труби!
В двери, в окна ворвитесь, как лихая
ватага бойцов.
В церковь - гоните молящихся!
В школу - долой школяров, нечего
им корпеть над учебниками,
Прочь от жены, новобрачный, не
время тебе тешиться с женой,
И пусть пахарь забудет о мирном
труде, не время пахать
и собирать урожай,
Так бешено бьет барабан, так громко
кричит труба!
Бей! бей! барабан!
– труби! труба!
труби!
Над грохотом, над громыханьем
колес.
Кто там готовит постели для
идущих ко сну? Не спать никому
в тех постелях,
Не торговать, торгаши, долой
маклеров и барышников, не пора
ли им наконец перестать?
Как? болтуны продолжают свою
болтовню и певец собирается
петь?
И встает адвокат на суде, чтобы
изложить свое дело?
Греми же, барабанная дробь, кричи,