Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
— После вас, доктор, — сказал лейтенант Стелла.
И в тот самый миг, когда створка автоматической двери уже скрывала от него приятное зрелище — стройный стан девушки без малейших следов беременности, Балестрини вдруг осенило. Он неожиданно нашел ответ на вопрос, который неотступно преследовал его с самого утра. Он взглянул на лейтенанта так, что тот, наверно, испугался.
— В чем дело? — донесся до Балестрини словно издалека вопрос лейтенанта Стеллы.
Судья не ответил. Неужели все настолько просто? Он понимал: надо притворяться, нельзя подавать вида, что он догадался. Балестрини был уверен: теперь он знает, почему из его архива украли эти
— Прошу вас, доктор, — пробормотал Джованни Стелла — они уже несколько секунд стояли перед раскрытыми створками лифта; Балестрини, вздрогнув, очнулся от своих мыслей.
Но если эти люди уже уничтожили магнитофонные записи, сделанные самим Де Дженнаро, зачем надо было захватывать и другие катушки — те, что хранились в шкафчике? Они ведь не содержали ничего важного: телефонная болтовня Гуидо Паскуалетти с «лейтенантом» и другими собеседниками. Только сопоставление двух серий записей могло навести на след — поэтому они убили Де Дженнаро и завладели его лентами. Но зачем же тогда было похищать другие катушки?
Однако на этот вопрос был ответ: маленькая светловолосая шотландка Грэйс Демпстер. Она со своим магнитофоном и пленками, на которых записаны на первый взгляд бесполезные, ненужные фрагменты и отдельные фразы, предоставила данные для сопоставления. И благодаря им лежавшие в фанерном шкафчике катушки вновь стали опасными!
В то время как машина мчалась вниз по бульвару Мадзини, на удивление свободному от транспорта, Балестрини вновь изумился, насколько все оказалось просто. Сравнение «А» и «Б» могло многое прояснить. Они уничтожили «А» (записи Де Дженнаро). Но появляется «В». Значит, надо уничтожить «Б» (записи с голосом Паскуалетти).
Безумное предположение: но разве эти люди, не остановившиеся перед убийством капитана карабинеров, могут сохранить жизнь какой-то туристке и оставить у нее столь опасную для них улику — магнитофонные ленты? Балестрини посмотрел на молча сидящего рядом Джованни Стеллу, словно ожидая ответа. Тот только искоса взглянул на него растерянно и даже, как показалось Балестрини, несколько подозрительно.
Пусть это только предположение, однако в высшей степени тревожное. Достаточно им было узнать о Грэйс Демпстер и ее магнитофонной ленте после встречи Балестрини с девушкой у нее дома, и они почуяли бы опасность: значит, у Андреа Балестрини очутились в руках данные, необходимые для сравнения. Чтобы их нейтрализовать, остается похитить пленки. И они взломали шкаф.
— Вы хотели рассказать мне об одном из… — начал было лейтенант, но осекся. Не слушая его, охваченный каким-то мрачным возбуждением, Балестрини уставился на оранжевую громаду переполненного автобуса и продолжал смотреть ему вслед, даже когда он свернул на боковую улицу.
Но как им удалось узнать, что эти улики попали в руки некоего судейского чиновника? Уж конечно, не потому, что они проследили, как он направлялся к шотландке. Если бы они только подозревали, что девушка держит дома такую штуку, они бы, не колеблясь ни минуты, захватили ленты, заткнув ей навсегда рот, как они уже дважды сделали раньше — сначала с бывшим агентом СИДа, потом с беднягой Де Дженнаро. В таком случае как же, черт возьми, они сумели узнать?
В ту минуту, когда впереди уже вырисовывались очертания тюрьмы, Балестрини подумал, что необходимо тотчас же уточнить первоочередные и важные элементы, на которых основывается его версия. Грэйс Демпстер сейчас уже вряд ли грозит опасность: ведь она сказала все, что знала, и отдала все, что у нее было. Однако опасности подвергалось нечто большее — под угрозой было само государство, на которое покушались заговорщики.
Когда машина остановилась на тюремном дворе, Балестрини взял лейтенанта Стеллу за руку.
— Не выходите, я должен дать вам срочное задание. Вчера я передал на хранение старшине Чаттони магнитофонную ленту. Разыщите старшину и возьмите ленту. С той минуты, как он вам ее передаст, за нее отвечаете вы. Эти записи, возможно, в дальнейшем смогут составить решающую улику.
Балестрини улыбнулся, удивленный собственным красноречием; к тому же его чуточку забавлял ошарашенный вид лейтенанта. Стеллу, должно быть, больше поразила неожиданность приказа, чем его содержание. Балестрини отпустил неподвижную руку лейтенанта и дружески слегка похлопал по ней ладонью.
— Я полагаюсь на вас.
— Будьте спокойны, доктор, — услышал он, выходя из автомобиля, ободряющий ответ. Но, идя по двору к тюрьме, Балестрини без всякой видимой причины почему-то представил себе, что Стелла провожает его насмешливым (а может, ненавидящим или презрительным) взглядом, и предпочел не оборачиваться, опасаясь, что его предположение оправдается.
— Нет, я не поеду, — еле слышно ответила Рената, и Балестрини посмотрел на нее в полном смятении. Он надевал пижамные брюки да так и остался стоять на одной ноге, пока Рената не заперлась в ванной, чтобы смыть косметику.
Немного спустя послышался сильный шум воды, пожалуй, слишком сильный.
Из него вдруг вырос новый ядовитый гриб ссоры. Собственно, он спросил о поездке не для того даже, чтобы все подробно обсудить, а скорее чтобы успокоить Чентанни, уже составившего график отпусков. Идея была такая — спуститься на машине вниз до Сицилии, не торопясь, делая по дороге остановки. Потом из Палермо махнуть пароходом-паромом в Сардинию. Три недели отдыха нам обойдутся не слишком дорого, ну а затем назад через Чивитавеккью в Специю, к председательше, но ненадолго — денька на два. И напоследок заскочить в Милан — тут он вспомнил о своем старинном друге Бауэре и улыбнулся, — потом сразу же домой.
Сидя на кровати и даже через подушку чувствуя ее твердую деревянную спинку, Балестрини неотрывно глядел на дверь. Облизал пересохшие губы, но большого облегчения не испытал. Шум воды утих, и наступила тишина. Когда отворилась дверь, Балестрини удивился — он ждал совсем иного. Не обращая на него внимания, Рената подошла к комоду, вынула ночную рубашку, приподняла простыню и легла рядом.
— Можешь объяснить, что все это значит? — спросил Балестрини. Сам тон вопроса, уверенный, невозмутимый, показался ему удачным, и все же он смутно почувствовал, что перестарался. Достаточно ей презрительно засмеяться, и он будет загнан в угол. Рената не засмеялась.