Логово горностаев. Принудительное поселение

Руссо Энцо

Балестрини стойко выдержал ее взгляд.

— Почему ты на это пошел, Андреа?

— Потому что был в тебя влюблен.

— Как сказать? Знаешь, вот я была влюблена в Джино и творила всякие глупости. Поверь, я вовсе не собиралась остаться с ним в тот вечер. Прежде я не была ни с кем, не хотела и не испытывала даже любопытства. Помню, я боялась этого, да и после мне было противно.

Рената…

— Что я такого сказала? — тихо проговорила Рената и улыбнулась. — Вивиана права, ты пуританин.

— Может, и так.

— Я тоже была пуританкой,

это уж точно. Отдаться Джино было сущим безумием, но я и не на такое пошла бы. На все… Я совершенно потеряла рассудок… Знаешь, это… это даже описать невозможно. Я думала… вернее, потом подумала — так случилось потому, что мне было семнадцать лет. Я и сейчас-то клуша, а уж тогда… Но стоило мне снова его увидеть… вернее, только услышать по телефону. Все! Я поняла, что способна еще и не на такие безумства, хотя теперь у меня есть ты, Джованнелла и с той поры прошло столько лет. В первую нашу встречу он принес мне цветы…

Она умолкла, погрузившись в какие-то свои мысли, а Балестрини до боли сцепил пальцы. Спросить, изменяла ли она ему с Джино, у него просто не хватило сил. Когда Рената снова заговорила, он закрыл глаза.

— Ты был прав, когда слушал свою мать и обращался со мной как с дурочкой. У меня всего только среднее образование, и это заметно. Я всегда боялась чем-то подорвать твою репутацию, и особенно… что узнают о Джованнелле. Однажды я спросила, может ли это хоть как-то повредить твоей карьере. Ты ответил — нет, но я поняла, что хорошего будет мало.

— Не помню.

— Это было много лет назад. Тогда мы еще иногда беседовали дружески, молчи! Разве я спорила с тобой? Да, ты был прав, когда так со мной обращался, тем более что постепенно я к этому притерпелась. Знаешь, что говорит Вивиана? Что я тихо скончалась, утешенная священником и окруженная родными и близкими…

Ее снова охватил гнев — Балестрини это чувствовал, но не знал, что же ему теперь делать. Молча слушал ее, с отчаянием выжидая момент, когда удастся успокоить ее лаской или нежным словом. Словно зачарованный, смотрел, как она взмахивала своими маленькими руками — так, точно ставила один за другим восклицательные знаки. Ему даже показалось (а может, это наваждение?!), будто там, за стеной, кто-то осторожно зашевелился.

— Я сама не верила, что так случится, — сказала Рената, внезапно заговорив о другом. — Правда, изредка я думала об этом. Еще два-три года назад я думала об этом часто. Но со страхом и даже с досадой. Новая встреча с Джино пугала меня. Потом я поняла почему — это заставило бы меня почувствовать себя кругом виноватой перед тобой и твоей матерью… и особенно перед Джованнеллой. А между тем знаешь что?

— Что же?

— Я вдруг обнаружила, что ничем тебе не обязана, что не люблю тебя, что, конечно, ты по-своему был хорошим мужем, но и я по-своему была хорошей женой. Цена мне была грош, и ты меня ни в грош не ставил. Разве мы не квиты?

— Да, квиты, — прошептал Балестрини и обхватил голову руками. Нет, это не было театральным жестом отчаяния. Вот только глаза, почему так нестерпимо жжет глаза?! Он

судорожно глотнул воздух. Теперь он почти не слушал ее и встрепенулся, лишь когда она назвала его по имени. Посмотрел на нее.

— Да?

— Андреа, одно я тебе все-таки должна сказать.

Ему показалось, что в голосе ее вдруг прозвучали нотки нежности.

— Что именно? — спросил он.

— Джованнелла к тебе очень привязана. Ты был для нее все эти годы… надежной опорой. Пожалуй, без тебя ей пришлось бы нелегко.

— Это потому, что она ничего не знает.

— Знает.

— Что?!

— Я все ей рассказала.

Он поглядел на нее в полной растерянности. Нет, не похоже, что она шутит. Рената кивнула и вымученно улыбнулась.

— Рассказала сегодня утром.

Рената приподнялась, встала с постели. У Балестрини вдруг онемели руки, и он молча смотрел, как она идет в ванную. Когда за Ренатой закрылась дверь, он в каком-то отупении все продолжал неотрывно смотреть ей вслед. Полилась вода, но не очень сильно. За стеной супруги Конти включили радио. Вдруг зазвонил телефон, он рывком повернулся и взглянул на аппарат так, словно кто-то окликнул его. Руки все еще были ватными.

Собравшись с духом, он снял трубку и в тот же миг услышал, что Джованнелла из своей комнаты зовет мать.

— Слушаю.

— Доктор Балестрини?

Голос был незнакомым, и ему внезапно стало страшно. В ту же минуту из ванной вышла Рената, и Джованнелла снова ее позвала.

— Иду, иду, радость моя.

— Доктор Балестрини? — повторил незнакомец громче, чем в первый раз.

— Да, я. Кто говорит?

— Лейтенант Стелла.

Он испытал такое облегчение, что невольно глупо рассмеялся и почувствовал, как этому удивился, хоть и промолчал, вежливый Стелла.

— Слушаю вас, лейтенант.

— Я вас не разбудил? Вы обещали в четыре быть в прокуратуре…

— Не беспокойтесь, я еще не спал.

— Вот… я взял пленку. Но экспертизу провести пока не успел.

— Неважно. Экспертизы голосов совершенно бесполезны, — ответил Балестрини таким спокойным и уверенным тоном, что сам поразился. Даже мать, услышав его по телефону, ничего бы не заподозрила.

— Есть и другая новость.

— Говорите.

— Дорожное происшествие. Машина сбила жену заключенного, которую вы допрашивали утром. Кажется, ее звали…

— Паскуалетти? — взволнованно спросил Балестрини.

— Да, доктор.

— Она умерла?

— Да.

— А дорожный пират удрал? — спросил он и почувствовал, что своим вопросом поверг собеседника в изумление.

9

Он почти потерял надежду, что Балестрини заметит его, и когда тот равнодушным взглядом обвел ряды публики, резко поднял руку, чтобы привлечь его внимание. Это ему удалось — Андреа, который из-за своей близорукости не сразу его увидел, наконец ему улыбнулся и слегка приподнялся: председатель суда прервал речь и уставился на бесцеремонного возмутителя спокойствия, а двое карабинеров впились в него тревожным взглядом.