Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Зови Одина, — крикнул Хагалар, очень надеясь, что ему удастся уговорить царя на авантюру, которую раньше они предпринимали исключительно ради забавы.
— Пошли меня в его сон, — потребовал Хагалар, стоило только Одину переступить порог. На Хьярварда, невольного свидетеля странной просьбы, никто не обратил внимания. — И дай мне там личину вот его, — кивнул он на придворного палача. — Я разберусь.
— Я не хочу применять…
— Ты хочешь, чтобы силы непонятного измерения прорвались в наш мир? — раздраженно прикрикнул Хагалар. — Ситуация критическая, мы не знаем, что происходит. Немедленно переправь…
Договорить он не успел — его сморил магический сон. Столетия назад Один ходил к нему в мир грез, чтобы сотворить то, что противоречило всем законам реальности. Только во сне можно было одновременно гореть и тонуть, плавать и летать. Ради этих безумных ощущений Хагалар был готов на многое. Но сейчас пустая забава обернулась необходимостью. Вождь оказался в мире грез царевича: в роскошных палатах,
События любого сна происходили по тайному или явному желанию хозяина сна, но только хозяин не понимал, что спит, не помнил ни себя, ни свою настоящую жизнь, часто считал себя не тем, кем являлся в реальности. И самым сложным было убедить спящего в том, что это не реальность, а легко изменяемый и контролируемый сон.
— О, ты пришел! — воскликнул Локи, приветливо махнув рукой лжеучителю. — Присоединяйся к нам!
Хагалар только головой покачал. Он мог вернуть блудному царевичу рассудок, доказав, что это сон, но тогда Локи осознает то, что происходит, и никогда себя не простит. А так есть вероятность, что по пробуждении он ни о чем не вспомнит. Хагалар с трудом подавил желание спасти Локи от потаенных желаний и вернулся в реальность. Он открыл глаза, ожидая увидеть вокруг себя всю семью, но рядом сидел только Один.
— Фригг и Тор развлекают гостей, — ответил Всеотец на невысказанный вопрос. — Что с Локи?
— Наслаждается сном, как ни странно, — откликнулся Хагалар. — Не будем будить его, но я останусь с ним и буду охранять, если позволишь.
— Оставляю моё сокровище тебе, — насмешливо бросил Один, не возражая ни словом, ни жестом. Это еще больше насторожило Хагалара — покладистость никогда не была достоинством царя богов. Неужели ему гости из Мидгарда интереснее неродного сына? Впрочем, это не имело никакого значения, как и наличие в комнате надсмотрщика в виде давнего палача Локи. Гораздо важнее была случайно подвернувшаяся возможность осуществить свои мечты. Локи спал так крепко и так блаженствовал во сне, что вождь спокойно обнял его в реальности, не боясь разбудить, и мысленно перенесся в те далекие времена, когда етунское отродье безраздельно принадлежало ему. По крайней мере, он так считал, Один не возражал, а отродью было все равно. Как же давно это было. И что за насмешка судьбы, что обнять когда-то любимого ребенка он может, только пока тот спит и ничего не чувствует. Для полноты картины не хватало только подсматривающей безумно ревнующей Берканы, которая в свое время любила задавать неуместные вопросы вроде: «Почему ты обнимаешь царевичей больше, чем меня?». Самый простой ответ: «Потому что они младше», — ее не устраивал, приходилось выдумывать изощренную ложь. Милую Беркану он мог обнимать даже сейчас, во многом поэтому по поселению ходили слухи, что она была его молодой любовницей. Если бы хоть кто-нибудь знал истинный порядок вещей…
Ингвар давно так не веселился, как теперь, когда в Асгарде неожиданно появилась куча смертных на любой вкус и цвет. В Мидгарде жили люди трех рас: белые, черные и желтые, — и все они оказались в поселении в разных ипостасях. Черных смертных резали на куски, потому что их было много и на их исчезновение никто не обращал внимания. Чудовищные по своей жестокости опыты ставились, несмотря на красноречивое неодобрение логистов, привыкших обращаться с иноземными народами как с равными, а не как со скотом. Но мнение логистов ученых не волновало. По большому счету, именно логисты, и именно Мидгарда, не просто указали асам на угрозу, исходящую от людей, а наглядно показали по компьютеру превосходство еще недавно отсталого народа, и таким образом подписали ему смертный приговор. Конвейер работал исправно, люди гибли, логисты старались обходить испытательные лабораториумы стороной, как и дома, переоборудованные под человекохранилища. В них было очень тепло, даже жарко, как-то любили жители южных стран, по словам всё тех же логистов. Самому Ингвару пришлось держать ответ перед всеми мастерами, и шуточками он не отделался, пришлось рассказать о потребностях африканцев все, что он знал.
Представителем белых вот уже несколько дней был приемный сын Перту. Ингвар не ожидал, что приятель пустит пасынка в расход, ведь его наверняка убьют, как только он станет не нужен. В отличие от черных людей, белый не жил среди асов, а приходил в строго установленные часы. За несколько дней асы получили поверхностное представление о том, что в Мидгарде называли «наукой», которое вообще-то могли дать логисты. Мастера с какого-то перепуга решили, что для первичного обучения надо использовать человека, близкого кому-либо из логистов. С чего они так решили — Ингвар не знал, ну да после исчезновения Вождя он не ждал разумных решений от тинга. Опыт подсказывал, что здраво рассуждать из всех старцев умел только Хагалар, а остальные ему поддакивали.
То, что пасынок Перту оказался мидгардским учителем, было большой удачей. Ингвар видел его лично и даже один раз разговаривал. Человек робел, отвечал невпопад, но в остальном был
Недавно логисту удалось подстроить разговор между китайцем и финном. Они говорили на английском и очень плохо понимали друг друга. Не из-за незнания языка, а из-за разницы в менталитетах. Китаец ругал асов, на чем свет стоит, финн отвечал сдержанно и по-своему вежливо. Расстались они очень недовольные друг другом. По мнению Ингвара, это был один из главных человеческих пороков: люди не могли сплотиться даже перед лицом опасности. Финн не верил в то, что китайца убьют, и был уверен, что сам останется в живых после того, как передаст асам все свои знания о Мидгарде, в чем Ингвар сомневался. При всей любви к пасынку Перту был асом до мозга костей, и просить человека о милости, об обучении ему не менее противно, чем остальным. Только Ингвара прикалывало, что высшая раса вынуждена покупать себе учителей у низшей, но вместе с ним смеялся лишь Дагар, остальные хмурили брови и заявляли привычное «асы — высший народ, а люди — ничтожны по своей сути, как же противно, что с ними приходится иметь дело». Причем чем больше одним асам требовались услуги образованных людей, тем больнее другие отыгрывались на пленниках, тем более чудовищные эксперименты над ними ставили. Как казалось Ингвару, вовсе не ради изготовления сыворотки уничтожения человечества, а из-за ущемленного самолюбия.
Зато с Йоханом все обходились исключительно вежливо. Ингвар не был бы Ингваром, если бы не напросился к Перту понаблюдать за первым уроком. Человеческое существо выглядело сконфуженным, хотя всем своим видом пыталось доказать обратное. Стоило ему произнести свое имя, как послышался вполне закономерный опрос: как зовут его отца? Человек совсем смешался и начал мямлить что-то про то, что у него был один отец, но потом мать вышла за другого.
— С каким мужчиной ты вырос? — спросили у него.
— С обоими. Мой биологический отец жил с мамой почти тринадцать лет, а отчим растил меня с двенадцати.
Асы долго пытались втолковать человеку, что отчество он назвать обязан, и сошлись на том, чтобы он назвал имя настоящего отца, потому что Перту не мог прилюдно назвать свое настоящее асгарсдкое имя, а вымышленное человеческое не подходило. В выяснении подобного рода мелочей, не имевших никакого отношения к учебному процессу, прошла чуть ли не половина урока. Перту остался недоволен поведением пасынка, хотя тот ничего плохого не делал — асы сами задавали странные для человека вопросы. Только через полчаса он принялся рассказывать о земле, о воздухе, о недрах, о стратосфере и гидросфере, обо всем том, о чем естественники имели представление и перебили бы учителя, если бы присутствовали на уроке. Безмозглый тинг постановил, что обучаться у людей должны только те, кто не связан с наукой Асгарда, то есть крестьяне, рабочие, библиотекари и почему-то магиологи, причем среди избранных не было ни одной женщины — после взрыва водопровода положение женщин в поселении покачнулось, а равные права двух полов, провозглашенные законами, все больше походили на фикцию. В большинстве домов велись многочасовые дискуссии, посвященные вопросу «Нужны ли женщины в науке и есть ли смысл их обучать?», а также «Стоит ли позволять оставшимся женщинам продолжать изучать магию и науку естества или насильно перевести их в библиотекарей и целительниц?». Будто других проблем не было. Женщинам стоило воспользоваться провозглашенными равными правами и подать коллективный иск на покойницу: вот бы тинг опешил, не имея возможности призвать к ответу ни обвиняемую, ни кого-либо из прочих членов фелага. Ингвар как-то раз в своей заворотной жизни наблюдал за процессом, где один клиент{?}[рядовой житель округи] обвинял другого, а клан этого самого другого выкатил встречный иск, но не обвинителю, а его покойному отцу. И покойника призвали к ответу, и дело было выиграно, потому что тот клан был больше и свободных мужчин, умеющих красиво говорить, там тоже было больше. Только попав в Мидгард, Ингвар понял, насколько устарела судебная система Асгарда, ставившая слово свидетеля и умение говорить выше доказательств. Хотя и не во всем: законы большого Асгарда запрещали обвинять женщинам и несовершеннолетним. В Мидгарде права несовершеннолетних тоже были сильно ущемлены.