Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Я помню, — Локи осторожно подбирал слова. — Но меня не было там почти месяц. Возможно, из-за этого придется начать сначала работу с…
— С чем? — резко перебил Один. — Уж точно не с каскетом. Тебе нельзя к нему прикасаться. С чем же ты там работаешь? Чем ты занимаешься?
— Артефактами, — буркнул Локи, почти не солгав. — Мне нравится создавать маленькие артефакты на месте больших, мне нравится работать с магией.
— Что ж будем считать, что я тебе поверил, — усмехнулся Один, а Локи напрягся. Ничего хорошего улыбка отца никогда не предвещала. Всеотец свернул в первую попавшуюся комнату, из которой тут же ретировались придворные, гревшиеся у огня с кубками меда. Локи проводил их подозрительным взглядом, на всякий случай оставшись подле двери. Отец, напротив, устроился в глубине комнаты
— На колени.
— Что? — опешил Локи, узнав собственные интонации, которые позволял себе в Штутгарте.
— На колени встань, — пояснил Один, хотя уточнение было излишним. Локи нахмурился, силясь разобраться, чего от него хотят и чем обернется робкая просьба об отъезде, но все же тяжело опустился на пол, недовольно поджав губы. Прошло несколько томительных мгновений, за которые царевич перебрал возможные причины странной просьбы, но ни к какому выводу не пришел. Один показательно вздохнул и величественно произнес, противно растягивая слова:
— Раньше ты лучше понимал меня. Я же показал тебе: встань передо мной на колени, а не вдали от меня. Подойди ко мне, повернись спиной, сними верхнюю одежду и опустись на колени — неужели мне до сих пор надо объяснять тебе каждый шаг?
Локи медленно поднялся с пола, сжимая побелевшими пальцами ворот верхней одежды. Знал бы отец, насколько сложно выполнить его просьбу. В первые недели после избиения, учиненного Хагаларом в поселении, Локи ловил себя на том, что поворачиваться спиной к софелаговцам ему неприятно. Постепенно мерзкое ощущение прошло, но потом он на свою голову упросил учителя потренировать выносливость. Занятия предполагали наготу, но заставить себя снять нижнюю рубаху Локи не мог. От нее не было никакого прока: кнут рвал ее в клочья, но раздеться полностью было выше сил воспитанника бога, что усугублялось болью, которую приносили занятия в первое время: Локи не мог сосредоточиться и воспользоваться методикой, которую в него вбивали столетиями. Только после подробного рассказа о встрече с Халком тренироваться стало легче, пускай Учитель до сих пор не был доволен результатом. Сейчас, когда Локи почти на месяц застрял во дворце, занятия продолжились, но обнажить спину перед потенциальным врагом — то есть перед кем угодно — Локи так и не мог, хоть это и было глупо: отец ни разу в жизни не ударил ни его, ни Тора. По пощечине во сне Локи сразу определил, что перед ним фантом, а не настоящий Один.
— Сын мой, что случилось? — обеспокоенный голос отца не предвещал ничего хорошего. Некстати вспомнились бредни Хагалара про мага мозга и голословные утверждения, что Всеотец способен не то читать мысли, не то смотреть чужие воспоминания. Если он полезет в голову и увидит проклятое избиение… Лучше вновь прыгнуть в Бездну, чем терпеть позор!
— Локи, немедленно подойди ко мне. Ты меня слышишь?
Локи прекрасно слышал, поэтому сделал диаметрально противоположное: отошел от отца как можно дальше. По телу проходили электрические разряды, магия норовила сорваться с пальцев, сердце бешено колотилось, а покалеченным легким не хватало воздуха, словно спертый воздух помещения разом обратился во влажную ванахеймскую жару. Один нахмурился, призвал из небытия Гунгрир и величественно встал с кресла, собираясь первым пойти в атаку.
— Не подходи ко мне! Я опасен!
С руки сорвался огненный шар, и Локи едва успел погасить его прежде копья отца. Один мрачнел на глазах. Он не знал об избиении и явно считал, что нежелание подойти ближе — происки темных сил.
— Не подходи! — Локи и сам не заметил, как встал в боевую стойку. — Дело не в силах Етунхейма, но ты их спровоцируешь.
— Я понял, — голос отца проходил словно сквозь воду. Локи готовился в бою отстаивать неприкосновенность своей памяти, но Один вовсе не собирался сражаться с ним. Он медленно положил копье на пол, отошел от него и сел у огня, который загорелся неестественным синим пламенем.
— Иди сюда.
— Нет, — твердо заявил Локи, сжимая руки, пряча их за спиной, чтобы комнату не поджарили взбесившиеся языки пламени, которые он не умел контролировать. Почему отец никак не оставит его в покое — неужели не видит, что неведомая
— Я сказал: подойди! — рявкнул Один так, что стены затряслись, а Локи, повинуясь старой привычке, сделал пару робких шагов вперед. От Всеотца бессмысленно прятаться или убегать. Он найдет. Всегда находил. Хотя и никогда не вытаскивал из убежищ. Волнами накатывали воспоминания о самых страшных детских кошмарах. Их было немного, но они отпечатались в памяти гораздо лучше, чем многочисленные счастливые часы. Попытки избежать гнева отца, спрятаться в покоях или в саду всегда кончались одинаково. Один несколько раз звал, потом безошибочно находил укрытие и вновь предлагал выйти уже более жестким тоном. Мольбы, просьбы или обещания лишь сотрясали воздух — приказ оставался неизменным. В большинстве случаев противиться разъяренному отцу не было никаких сил, и дальше всё шло по известному сценарию с обличением, расписыванием вины и наказанием либо истеричными молениями. При этом бог никогда не дотрагивался до провинившегося. Он стоял рядом или сидел, возвышаясь, словно статуя. Дети часто бросались к нему, надеясь смягчить гнев. Отец позволял любые вольности, но никак не реагировал. Не отталкивал, но и не принимал — сидел или стоял, ожидая окончания столь сильно раздражающих его проявлений слабости. Потом все равно шла суровая отповедь, но только после того, как дети оказывались от него на достаточном расстоянии. Порой длительные мольбы ему надоедали, и он уходил, не тронув и ничего не сказав, но потом много дней не обращал внимания. И умолить его о прощении в таком случае никто не мог. Локи не было и четырехсот зим, когда он впервые столкнулся с таким отцом: страшным, каменным, чужим.
Локи слышал голоса в голове, будто не столетия прошли с того давнего дня, а лишь несколько часов. Черты комнаты плыли, а огонь в руке, прежде не приносивший боли, выжег на предплечье несколько полос — следов несуществующего прута…
… — Локи, прекрати! — учитель письма в очередной раз попытался утихомирить разбушевавшегося младшего наследника. С братом они учились раздельно из-за разницы в возрасте, но даже одиночные занятия не мешали Локи отвлекаться и рисовать на пергаменте рожи.
— Угомонись и займись делом! — рявкнул учитель, вырывая пергамент и откидывая его в угол. — Пока не напишешь, гулять не пойдешь. Опять всё криво!
Локи не слушал бесконечные упреки: он с упоением рисовал на столе, причем вовсе не руны. Учитель надоел ему вместе с алфавитом, а занятие только недавно началось.
— Прекрати немедленно, — по слогам произнес учитель, которому не хватило бы сил отобрать и бросить в угол целый стол, — иначе я доложу твоему папе о том, чем ты занимаешься вместо того, чтобы тренировать беркано и вуньо.
Угроза ненадолго подействовала: Локи написал несколько раз ненавистные руны, но чистописание было таким скучным и получалось так плохо. Грифель выводил непонятные закорючки, и стоило учителю отвернуться, как Локи подрисовал рунам глазки, представляя, что это игрушечное войско.
— Что ты делаешь? — учитель выхватил очередной несчастный лист. — Я тебе что сказал делать?
— Не буду писать! — разозлился Локи. — Мне надоело!
И в доказательство серьезности своего заявления сбросил со стола грифели и пергамент.
— Ах, не будешь? — угрожающе переспросил учитель. — Очень хорошо. Я так и передам твоему папе.
— Не посмеешь! — крикнул Локи закрывающейся двери. Он в ярости доломал грифели и испортил оставшийся пергамент. Взрослые только и делали, что угрожали ему!
— Всеотец сказал, что придет вечером, — самодовольно заявил учитель, возвращаясь в комнату. — Где листы? Что ты наделал?
Раздавленные грифели он обнаружил на полу около стола.
— Тебя оставить одного нельзя! Ты хоть понимаешь, что испортил вещи?
— Ну и ладно! — Локи топнул ногой, смерив учителя злобным взглядом. — Ненавижу писать. Не буду учиться.
— Вот выдерет тебя отец, сразу захочешь.
— Не выдерет, — не очень уверенно возразил Локи, который в том возрасте еще не очень понимал значение этого странного слова, но был твердо убежден, что ему ничего не грозит.