Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— Непослушных детей наказывают, — учитель взял его за руку и чуть ли не силой вытащил из-за стола. — Пойдем покажу.

Они пошли, как показалось Локи, очень далеко: в другую часть дворца, на верхние этажи. Открывшееся зрелище произвело на царевича неизгладимое впечатление: свист прутьев, стоны, крики, синяки, кровь.

— Вот что делают с непослушными детьми, — объявил учитель, ведя притихшего Локи обратно к царским покоям. — И алфавит сразу выучивается. И каждая руна становится аккуратной.

Не то чтобы Локи не знал о существовании телесного наказания, но он никогда его не видел и тем более не относил его к себе. Обретя дар речи, он взмолился о том,

чтобы учитель немедленно пошел к отцу и сказал, чтобы тот не приходил, что он прямо сейчас выучит все руны разом. Учитель только смеялся над его страхами, но занятие продолжил. Царевич старался изо всех сил, страшась наказания, но надолго его не хватило. Он устал, внимание рассеялось, он начал лепить простейшие ошибки.

— Опять ленишься, — угрожающе начал учитель.

— Не злись, я просто устал, — честно ответил Локи.

— Хорошо, отдохни, — на удивление легко согласился учитель. — Я позову твоего наставника по стрельбе. Через час продолжим.

Учитель ушел, а Локи лег на пол начал строить домик из остатков разломанных грифелей. Он полностью сосредоточился на своем нехитром деле, как вдруг услышал шаги, которые заставили его резко вскочить. Всех своих наставников, нянь и домочадцев он различал по шагам, поэтому мгновенно узнал тяжелую поступь отца, причем, недовольного отца.

Покои состояли из десятков комнат. Локи метнулся в ту, где они с братом обычно играли в прятки, и затаился в укромном месте меж стеной и сундуком, забившись в угол и запрещая себе даже глубоко дышать. Отец вошел, позвал, и в его словах слышался жуткий гнев.

— Локи, выходи.

— Выйди и ответь за свои деяния, как подобает будущему царю Асгарда.

Даже на такие провокации маленький царевич не поддавался. Отец позвал еще пару раз, а потом безошибочно направился к нужной комнате, именно к тому сундуку, за которым Локи скрывался.

— Выходи.

— Отец, не трогай меня!

— Выходи.

Одно единственное слово раздавалось в ответ на все вопли, мольбы и подкупы. Это было невыносимо. Холодный голос, недовольное лицо, но в руках нет страшных прутьев. Пока нет. Непрошеные слезы полились из глаз.

— Не бей меня!

— Никогда бы не подумал, что мой сын — трус, — грозно произнес Один и ушел, громко хлопнув дверью. Послышались недовольные удаляющиеся шаги. Локи еще некоторое время просидел в убежище, но, убедившись, что опасность миновала, вылез. Отец так ничего и не сделал, разве что поднял с пола кусочки грифеля, оставившие после себя некрасивое серо-черное пятно. Внезапно отворилась дверь, заставив Локи отскочить к стене. В комнату вошла служанка.

— Всеотец приказал мне убрать мусор, — пояснила она, опускаясь на колени подле черного пятна.

— Он очень злится на меня? — тихо спросил Локи.

— Дитя, да на тебе лица нет, — служанка всплеснула руками.

Локи угрюмо кивнул.

— Не хочу выходить из комнаты и видеть его.

— Хорошо, я прикажу подать ужин сюда, — ответила девушка, не смея проявлять чрезмерное любопытство.

— Ужин? — удивленно переспросил Локи. — А мне можно?

Обычно малейшее неудовольствие отца или матери заканчивалось лишением еды — царевичи даже наказанием голод не считали, скорее, неотъемлемой частью повседневной жизни.

— Твой отец приказал мне убрать мусор. Никаких других распоряжений не давал.

Локи не успел даже обрадоваться толком: пришел учитель по стрельбе, потом по арифметике, но взбудораженный утренним происшествием царевич плохо считал и только навлекал на себя новые волны гнева очередного наставника. Ужинал Локи

в одиночестве той же едой, что и обычно. Отец так и не пришел.

Следующим утром за совместным завтраком отец показательно его игнорировал. Тор болел, так что ели они втроем, и если мать вела себя лишь немного сдержаннее, чем обычно, то отца словно не существовало. Последовавший затем целый день занятий, отсутствие расправы и игнорирование убедили Локи, что бить его не будут, как и общаться. Ужин прошел в гробовом молчании, а, когда Локи попытался пойти вслед за отцом, стража не пустила его. На третий день царевич попытался проникнуть в покои отца до завтрака, но стражи объяснили, что царь не желает его видеть. Локи был в смятении. Особенно учитывая болезнь брата, которой вплотную занялась мама: теперь рядом не было никого родного. Дождавшись следующего совместного завтрака, Локи без спроса забрался к отцу на колени и умолял простить, но ответа не получил: царь не моргая сидел на лавке и ждал. И это ожидание, этот немой укор угнетали похлеще отповедей и обвинений. Всеотец не шелохнулся, пока Локи не слез на пол, после чего продолжил трапезу, как ни в чем не бывало.

Пять дней Локи ходил кругами вокруг отца. И все это время мать почти не появлялась в его жизни. Наставники говорили с ним ласково, слуги с нянечками тоже от себя не отталкивали, но обсуждать отца и помогать отказывались. Только учитель чистописания, сжалившись, развеял некоторые сомнения, рассказал, что телесное наказание не длится и минуты, а боль от него не сильнее боли от растяжки и прочих физических тренировок. Тем же вечером Локи вновь попытался заговорить с отцом: пусть побьет, но заговорит. Ответа не было.

И лишь следующим утром во время завтрака, когда Локи потерял всякую надежду на примирение, отец неожиданно повел его куда-то. Локи робко взял отца за палец — тот руки не отдернул. Они оказались в той самой комнате, с которой все и началось. Сейчас она была пуста, если не считать орудий пытки и наказания. Храбриться и заявлять, что готов к боли, было легко вдали от страшного места. Локи ждал приказа, но отец молча стоял посреди страшной комнаты, пропахшей страданиями и страхом. Когда ждать больше не было никаких сил, отец, словно почувствовав смятение Локи, подошел к бадье, откуда выглядывали пучки и отдельные прутья. Он медленно, не нарушая неестественную тишину, вытянул прут. Локи стало по-настоящему дурно. Если бы отец грубо втолкнул его в комнату, сорвал одежду и швырнул на лавку, было бы проще. Локи отпустил палец отца, но раздеться не успел: отец замахнулся розгой. Локи шарахнулся назад, выставляя руку в защитном жесте, прикрывая лицо и грудь. Свист воздуха сменился глухим ударом, но боли Локи не почувствовал. Он, едва дыша, наблюдал, как на руке отца осталась полоса и рубец там, куда пришелся конец розги. Один взмахнул еще несколько раз — разноцветные полосы окрасили его предплечье. Локи стоял ни жив, ни мертв. Отец подошел к нему и нагнулся, давая рассмотреть следы от прута.

— Скажи мне, сын: эти полоски стоят того, чтобы позорить моё имя своей трусостью, неподчинением приказам, слезами и отсутствием манер?

Локи помотал головой. На слова у него не было никаких сил. Липкий страх: не то от всё еще возможного наказания, не то от величия отца, опустившегося с ним на один уровень — лишил дара речи.

— Ты позволил своему наставнику запугать тебя болью до такой степени, что ты отказался говорить со мной. Ты вынудил меня отвлечься от важных дел, и ты считал, что я стану марать о тебя руки, вытаскивать из-за сундука или слушать бессвязные вопли?