Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
В поселении он занялся привычным делом — логистикой, тем более что связи сохранились. Он пережил двух мастеров логистики, прежде чем сам стал мастером. Наблюдал за появлением в поселении некоторых асов из дворца и печалился, что лишь немногие добрались до спасительной магической деревни. Безмерно рад был встрече с личным врачом Одина: старый приятель послушался совета, который он передал через супругу, и бежал из дворца незадолго до последней зачистки, ознаменовавшейся падением Тени. Целитель был настолько благодарен за свое спасение, что руническое имя взял в честь своего друга и наставника. И пускай в поселении их отношения не сложились (сказывалась разница в возрасте), но мастер логистики всегда ощущал тепло на сердце, когда слышал ворчливый голос постаревшего протеже.
В поселении были свои минусы, коих насчитывалось гораздо больше, чем плюсов, но все шло своим чередом, пока не случилось невероятное: Один официально женился. Царь Асгарда, который за пятнадцать тысяч лет правления имел множество наложниц, но не жен, вдруг
Потом все смешалось. Царевич бесславно погиб в младенчестве. Как позже рассказал целитель-Алгир, Один сделал все, чтобы Фригг поскорее родила еще одного ребенка, и из-за стимуляции девочка погибла еще в утробе матери. Наконец, спустя долгое время родился новый Тор. Ему повезло появиться на свет почти сразу после заварушки с Тессерактом и читаури, которую поселение, непосредственный участник кровавой бойни, запомнило надолго. Но для Алгира сражение с читаури запомнилось вовсе не рождением Тора, а смертью одного из лучших друзей. Многие поселенцы погибли от лазерных пушек, в том числе один из самых сильных магов Иггдрасиля, который принимал участие в создании злополучных Жезлов Судьбы с осколками Тессеракта в навершие. Его предсмертное проклятье пало на чудо-оружие: все жезлы — потерявшие силу и бесполезные — так и валялись в кладовых поселения, и ничто не могло вернуть их к жизни. А единственный, вобравший в себя силу шестнадцати, до сих пор покоился где-то в Бездне, храня на себе заклятие, которое никто не мог разрушить…
Минувшее сражение стало легендой, родился старший царевич, а в скором времени и младший. Дети росли, набирались сил и знаний, а Один старел: его скорый конец стал очевиден всем, кто видел его в расцвете сил. Дело шло к естественной развязке, и тут случилась новая напасть — погиб Локи, разрушив Радужный Мост. Как это произошло, никто точно не знал, но слухи до поселения доходили самые ужасные. Алгир тут же связался со своей семьей: ему рассказали, что практически сразу после принесения присяги Локи в Асгард ворвались ледяные гиганты, и сражение с ними чуть не стоило жизни обоим царевичам.
Страшная судьба неумолимо преследовала дом Одина: из четырех детей в живых остался только один. Но именно тот, кого так ждали: тот, кто поднял Мьельнир и стал защитником девяти миров. Тор был настоящим сыном Одина, наследником всех его идей и мнений, а о планах на будущее Локи во дворце знали мало, но поговаривали, что он принесет много проблем, что он часто действует не так, как велит долг, а как выгодно лично ему.
Прошло совсем немного времени, и Асгард потрясла еще одна невиданная новость: похороненный царевич воскрес. Как это случилось, что произошло в Мидгарде — никто опять же точно не знал, но ссылка в поселение якобы для того, чтобы помогать чинить каскет, Радужный Мост и все то, что можно починить, не означала ничего хорошего. Для Алгира это был сигнал: готовится новая зачистка, скоро Один уничтожит окружение Локи, оставив только старшего сына и его свиту. Два царевича — слишком много для одного трона, особенно когда речь идет о такой большой империи, как Девятимирье. Тор во всем повторяет слова отца, поэтому, даже если бы он не был старшим, вполне естественно, что трон достался бы именно ему. Он во многих аспектах лучше Локи. Но Алгир, будучи на посту мастера логистики много столетий и пользующийся тем, что поселение — вроде как не большой Асгард и к политике никакого отношения не имеет, знал очень многое. К примеру, что прижизненную коронацию Тора не поддержал никто из великанов. Они демонстративно не явились на праздник, а Один просто не успел наказать их за дерзость — грянул взрыв Радужного Моста. Когда известие о прижизненной коронации просочилось в Иггдрасиль, миры заволновались. Всеотца все уважали и боялись, его подвигами восхищались, но его сын пока ничем не заслужил народную любовь, зато еще до коронации успел прославиться своей горячностью, твердолобостью и нежеланием идти на компромиссы. Да еще и его вылазка в Етунхейм, случившаяся незадолго до смерти Локи, успела стать достоянием общественности до взрыва Радужного Моста.
Как только в поселении появились осколки Тессеракта и стало возможно перемешаться меж мирами, логисты тут же доложили, что до сих пор, хотя прошел почти год, не утихают возмущения по поводу того, что сын Одина без суда и объявления войны ворвался в дом Лафея вместе со своими воинами, разрушил огромное ледяное плато и убил многих великанов. Возмущались буквально все. Алгир велел своим молодчикам открыться перед владыками других миров. То, каким образом они переносятся на самом деле в Асгард и из Асгарда, скрывалось. Асы упоминали, что пользуются аналогом Радужного Моста, который с трудом воссоздали в поселении. Поскольку Хеймдаль видел далеко не все покои во дворцах великанов и прочих обитателей Девятимирья, то логисты спокойно договаривались с местными владыками далеко не о поставках реактивов. Алгир все продумал: у нас товар, а у вас купец. У нас — опальный царевич, которого скоро уничтожат, чтобы не мешался под ногами венценосного брата. У вас —
Алгир развернул свою кампанию тихо, мягко, незаметно. Ему повезло, что никто его ни в чем не подозревал. Даже Хагалар. Мастер магии — опасный противник — делился с ним своими соображениями и подозрениями, поэтому Алгир был первым, кто узнал о шпионке — некой Царице Листиков. Пришлось отозвать логистов из Муспельхейма, чтобы не попасться пронырливой женщине. За больше, чем полгода переговоров Алгир достиг успеха почти во всех мирах. Его мальчики работали безупречно, и на них никто не обращал внимания: все глазели, раскрыв рты, на логистов Мидгарда, которые творили промышленную революцию, и частично на логистов Хельхейма, которые доставляли нефть. Логисты всех остальных миров тихо сидели и работали на своего мастера, которому были лично преданы.
То, что Локи надо немедленно делать единственным наследником — поселенцы поняли совсем недавно, и Алгир не подавал виду, что сам дошел до этой мысли больше полугода назад. Его соседи подбирали яды для отравления Тора, и Алгир пока не вмешивался, скрывая свой козырь в рукаве. Вовсе необязательно травить старшего царевича. Если за спиной Локи будет поселение, а также лояльность шести миров Иггдрасиля, то у Всеотца не будет иного выхода, кроме как объявить его законным наследником, а Тор либо смирится, либо будет болтаться в петле, и поселению не придется брать на себя цареубийство. Это было просто, красиво, и Алгир не сомневался в успехе. Теперь не сомневался, когда остались только ледяные гиганты.
Каждые несколько лет собиралось межмировое собрание по всяким научным вопросам. Из-за поломки Радужного Моста провести его теперь невозможно иначе, чем с помощью осколков Тессеракта. Когда все будет готово, надо встретиться с союзниками в нейтральном мире. Не с научными целями, конечно, а с политическими. Пора представить подданным нового царя, обговорить детали и вынудить Одина принять правильное решение.
Алгир и сам себе не мог объяснить, зачем всё это делает: ради Асгарда, ради Локи или ради мести Одину, который почти три тысячи лет назад уничтожил всё и всех, кого Алгир любил? Прошло столько времени, многое забылось: лица друзей и свиты Орма стерлись из памяти. Никого не осталось из тех, кого Алгир когда-то знал. Как бы он хотел вернуться в прошлое и поблагодарить Орма за добрый совет. Он не знал, где и как его господин похоронен, но предполагал, что в Нифльхейме, раз именно туда направил свои стопы блудный советник. В мыслях все чаще вертелось нежно-ласковое обозначение, которым Орма называли его воспитанники на хуторах — «хозяин». Грубое слово, приличествующее рабам, а не свободным асам, приобретало совсем другой, сладостный оттенок, когда речь шла об Орме, когда оно срывалось с детских уст. Алгир не раз видел, как Орм обращался со своими детьми. Он любил их. Что не помешало ему бросить и их, и свою семью. И где теперь все те дети, о которых так заботились советники? Многие ли выжили? Были ли они счастливы и сыты, живя на хуторах? Алгир любил задаваться вопросами, на которые не было ответов, и постепенно погружаться в полудрему. Он знал, что когда-нибудь, уже скоро, он заснет навсегда и больше никогда не проснется. Но не сегодня. Не сейчас.
Когда Тор искал Сиф, он всегда первым делом шел на ристалище, а, не найдя там подругу, направлялся в ее личные покои или в пиршественную залу, однако в этот раз удача от него совсем отвернулась. Сиф не было во дворце, она скрывалась где-то в окрестностях. Идавёлль — равнина, на которой построили Гладсхейм — когда-то состояла из множества холмов. Потом часть холмов стоптали, подравняли, несмотря на то, что вместе с ними почти полностью исчезли серебристые травы, когда-то давшие название местности. Сохранилось меньше десяти холмов: большинство их них скрывали от глаз постороннего Вальгаллу и Химинбьорг — чертог Хеймдаля, — а также хранили главные сокровища сада — узорчатые фонтаны. Если кто-то желал уединения, то ему ничего не стоило затеряться меж холмов, скрывавших в себе тайные проходы. Но Сиф не была обычной асиней с обычными интересами: ее всегда выдавали громкие крики птиц. Тор пошел на них и вскоре нашел боевую подругу у неработающего фонтана. Она куталась в длинный теплый плащ бардового цвета — знак принадлежности к богатому роду — и нервно мяла что-то в руках. Только подойдя ближе, Тор понял, что она занималась расточительством, из-за которого и скрывалась от посторонних глаз — крошила хлеб. Частично поедала сама, частично кидала приставучим чайкам, которым можно было и не кидать хлеба вовсе: они его легко выхватывали из рук и уносились ввысь, оглашая округу жуткими ни на что непохожими воплями. Если кусок был особенно большим, то начиналась драка: голодные птицы нападали на счастливую обладательницу горбушки и ждали, не выпадет ли хлеб из клюва. Если выпадал, то счастливой обладательницей становилась другая, и всё повторялось, словно в детской игре. Если бы «игра» не сопровождалась кошмарными воплями, оглушающими, словно детский плач, то ими можно было любоваться. Тор отмахнулся от особенно приставучей птицы, подошел ближе к Сиф и набрал в грудь побольше воздуха: