Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

— В Бездне ты будешь не один, — царица села в изголовье кровати, не замечая наглого тона и колкостей. — С тобой переместится прислужник отца: ворон или волк. Мы не оставим тебя и, если понадобится, придем на помощь.

— Выбираю таракана.

— Что? — брови матери от неожиданности взлетели вверх, за что Локи мысленно поставил себе плюс за удавшуюся шутку.

— В качестве соглядатая. Отец недавно отдал мне своих тараканов. Пусть кто-нибудь привезет их из поселения. Нет в мире более живучих существ, ведь они прожили несколько тысячелетий. Их я с собой и возьму. Достойные шпионы для великого Всеотца?

— Достойные, — кивнула мать, не оценив шутки. — Ложись спать. Я побуду рядом.

— Давай усыпляй, — пробормотал Локи. Ему требовалось хоть немного времени на раздумья, но и этого его лишили, подослав приемную мать, которую он не может прогнать

или заставить долго ждать. Надо было утром уехать в поселение, несмотря на намеки отца. Запереться там и готовить армию. А теперь всё — его не вернут из Бездны, его просто выбросят в бессознательном состоянии как ненужную, опасную игрушку в надежде, что он разгромит какой-нибудь другой мир, не принадлежащий Всеотцу. Локи нарочито медленно раздевался: эти несколько мгновений, возможно, последние в его короткой жизни. Его точно умертвят, если не получится что-то из того, что мать с отцом задумали сделать ночью. Не верил Локи, что его просто так решили усыпить — что-то затевалось. И уже никак не сбежать. А ведь ему дали целый день на побег: как можно было упустить его! Променять на слежку за девками! В Бездне он был свободен. Там множество женщин, готовых ради него на все. Там он найдет нового могущественного союзника, особенно со своими новыми силами. Там он станет по-настоящему великим. Докажет хотя бы себе, что он нечто большее, чем тень брата, неудачный эксперимент Одина, навязчивая идея Хагалара. Но в Бездне его ждет Танос со страшной карой, от которой не скрыться. Лучше уж умереть во сне, особенно сейчас, когда напущенные отцом чары не дают ни запаниковать толком, ни даже уболтать мать и вызнать истинное положение вещей.

— Если я завтра не проснусь, — шепотом произнес Локи, укладываясь поверх шкур, — отдайте мое тело в поселение. Хочу, чтобы мои внутренности послужили хоть кому-то.

Мать ничего не ответила, но царевич знал, что его просьбу не уважат. В правящей семье Асгарда исполняли только те желания, которые полностью совпадали с родительской волей.

Царевич крепко спал, когда дверь отворилась, пропуская Хагалара и Одина. Лица обоих старцев были предельно серьезны и сосредоточены. Один подошел к Фригг и едва заметно дотронулся до ее руки, Хагалар встал с другой стороны кровати.

— Священная жертва, Лаугиэ, — торжественно произнес он, — ребенок, который много столетий назад разъединил нас. Неужто сейчас он способствует нашему воссоединению?

— Это тебе решать, — миролюбиво произнес Один. — Но не сейчас. Мне нужно сосредоточиться. Я несколько тысячелетий не проникал в чужую память. Мне может не хватить ночи на то, чтобы добраться до нужных воспоминаний.

— Я хорошо помню, как выглядел Локи, когда ты его принес, — подала голос Фригг. — Ему было от девяти до двадцати четырех лет.

— Что ж, если ты уверена, то в этом промежутке я и буду искать.

— Один, — вмешался Хагалар. — А ты точно не повредишь его мозг и память? Ведь твои силы приносят в Девять Миров как благоденствие, так и смерть.

— Я ни в чем не уверен. Но нет иного способа узнать о ритуале. Мы же обо всем договорились.

— Или ты согласен навсегда сослать Локи в Бездну? — спросила Фригг, глядя Хагалару прямо в глаза: выдержать ее взгляд он никогда не мог, поэтому и сейчас опустил голову, скрывая свои сомнения. Если бы он был уверен, что Локи не угрожает опасность, он бы посчитал ссылку лучшим выходом. Уйти с любимым ребенком в Бездну. Вдвоем. Выбить из него всю одиновскую дурь, подарить магию, вырастить достойного полукровку, посадить на трон Асгарда и спокойно умереть, зная, что его долг перед миром выполнен, что он сделал всё, что мог, и даже большее. Но оставаться подле Локи сейчас слишком опасно. Неведомые силы его нового естества уничтожат любого аса.

Не дождавшись возражений, Один прижал пальцы к вискам Локи и закрыл глаза, погружаясь в паутину чужих воспоминаний. Зимняя ночь длинна, но и работа невероятно сложна. Чужое сознание, пусть даже спящее, представляло собой огромный мир, разобраться в котором никому не под силу. Единственные простые манипуляции с ним — проникновение и видоизменение чужого сна, но Один не позволил себе отвлекаться на любимые мелочи. Перед ним стоит грандиозная по сложности задача: докопаться до самого низа, до того, что прочно забыто, до того, что сам Локи не в состоянии извлечь из памяти. И сделать это надо так нежно, чтобы не свести нечаянно с ума, не перепутать воспоминания, не превратить сына в блаженного идиота, не умеющего держать нож в правой руке. Последние столетия жизни Один даже не рассматривал.

Он слой за слоем пробирался через мыслеобразы и испытывал невероятное упоение от происходящего.

Тот, кто никогда не копался в чужой душе, не поймет восторга, который испытывает бог, разбирая смертного на части. Все разумные существа состоят из одинаковых физических частей — рук, ног и головы, и нет ничего интересного в расчленении тела, пускай маньяки и придумывают различные украшения для телесных оболочек своих жертв. Зато духовный мир неповторим у каждого аса, у каждого человека, у каждого ежа. В свое время Один оттачивал свое мастерство на животных и людях — на представителях низших рас. Он делал безумные вещи: внушал угодные ему мысли, забирал воспоминания, коверкал их, вставлял чужие, менял людей и животных душами и телами, потрошил человеческую и животную память. Огромные возможности и огромная ответственность. Он сам отказался от своего проклятого дара три тысячи лет назад, оставив себе только сны — давние отголоски былого мастерства. Лишь двое знали о том, на что он способен на самом деле. Но и тут Хагалар пошел против него: никто другой не мог рассказать Локи о магии мозга, а за последнее время сын несколько раз спрашивал о ней. Хагалар опять показал себя плохим союзником. Но это не имело значения. Возможно, маг был единственным существом во вселенной, кого Один по-настоящему любил и кому был готов всё простить. Возможно, это была большая ошибка, его личная слабость, на которую он, царь Девятимирья, не имел права. Если бы всё сложилось иначе… Впрочем, это уже сентиментальность, за которую он сам недавно упрекал Хагалара. Маг скоро умрет, век его короток, а бог Девяти Миров собирался прожить еще около тысячелетия. Они слишком рано встретились: если бы Хагалар был моложе на пару тысяч лет…

Собственные мысли лились равномерным потоком. Один все медленнее и медленнее пробирался к цели, лежащей на самом дне. Первые воспоминания. Ранние годы. Их придется просматривать. Но как же сложно найти искомое! В первый раз Всеотец не рассчитал силы и врезался в самое дно памяти — во внутриутробное развитие. Слишком далеко. Ближе, еще ближе. Первый год, второй или уже пятнадцатый? Надо бы найти девятый, но как?

Наконец, с большим трудом, Один уловил девятый год. А дальше началась скучнейшая рутина: черно-белое зрение, практически полная слепота, потолок и стены утепленной комнаты, искаженные голоса. В раннем младенчестве дитя ничего не осознавало. Один год за другим — зрение улучшается, в нем постепенно появляются оттенки красного, но как же мало видит младенец! Воспоминания прыгают туда-сюда и обратно. Нужный день — как сложно найти его среди тысяч других. Асгардские воспоминания. Слишком далеко, надо вернуться. Почти невозможно ориентироваться, когда мир черно-бел с оттенками красного, когда голоса взрослых заглушает детский плач. У Одина ментально опускались руки: его мотало из одного дня в другой, но нужная дата не находилась. В конце концов, царь решил покориться судьбе. Если ему повезет, он наткнется либо на ритуал, либо на первое появление Локи в Асгарде и отсчитает от него несколько недель назад.

— Солнце встало, мы не можем больше ждать, — нарушил молчание Хагалар и сладко зевнул. Ночью они оба не сомкнули глаз и не перекинулись ни единым словом. Скучная, бессмысленная ночь, проведенная подле спящего царевича — не то висельника, не то триумфатора.

— Я останусь с мужем, — встрепенулась задремавшая Фригг. — Но ты должен выйти к нашим гостям и занять их. Ты должен отвести от нас всякие подозрения.

— Я не тот, кто вам что-то должен, — зевнул Хагалар. — Поклянись, что ничего не сделаете с Локи, пока меня не будет.

— Что стоят мои клятвы, если его судьбу решает Один?

— В самом деле: чего стоят твои клятвы, моя прекрасная царица? — У Хагалара болела голова, а во рту ощущался мерзкий привкус вчерашнего дрянного алкоголя. — В самом деле, что может женщина в Асгарде? Что может маленькая девочка в царских покоях? Всего лишь своими руками повесить десяток взрослых мужчин! Всего лишь встать на один уровень с самим царем Асгарда! Всего лишь отравить десятки женщин других миров. Всего лишь стать советчицей царя, достигнуть к тысяче зим того, чего ни одна из прочих достигнуть не способна даже к старости. Где та Фригга, которую я когда-то уважал? Когда ты стала безвольной рабой мужа? Когда начала покорно повторять, что все действия Всеотца несут свой смысл? Ты же сама в них смысла не видишь. Ты позволила ему издеваться над детьми. Вы вырастили их калеками. Но ты искалечена еще больше, чем они. Когда это случилось? Что с тобой произошло, Фригга?