Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Ершел

Он помнил милых тварюшек Одина совсем детьми. И эти милые детки не слезали с его шеи. Потому что никакой другой шеи, на которую можно было бы залезть, вокруг не наблюдалось, а детям хотелось побеситься не только друг с другом.

Их слишком рано начали учить, и ладно бы искусству боя или какому-нибудь простому ремеслу, но их усадили за столы и вложили в неокрепшие пальцы грифели. Результат Хагалар оценил, когда впервые разговаривал с несносным детенышем в поселении, и тот хвастался мгновенными вычислениями. Вернее, не вычислениями, а вызубренными наизусть ответами. Один недавно заявил, что не причинял детям боли иначе, чем тренировками, но каким же тогда образом он заставил их выучить безумные таблицы да еще и сложить в долгосрочную память? Неужто авторитетом? В это мало верилось, но спросить не у кого: былых учителей не сыщешь, Один соврет и не моргнет глазом, Тор из своего детства хорошо помнит только всяческие проделки, на которые папаша активно закрывал глаза, а

Локи, болезненно помнящий каждую обиду, не пожелает говорить о прошлом. А зря: если всю жизнь лелеять старые обиды, то ничего не достигнешь. Взять хотя бы прекрасную Фриггу, которая никак не успокоится из-за конфликта чуть ли не пятисотлетней давности. Хагалар не сомневался: царица его отравит, если он останется во дворце. Однако она зря волнуется — возвращаться к Одину Хагалар не планировал, пускай болезнь Локи напомнила о давнишнем триумвирате, вертевшем девятью мирами по своему усмотрению. Хагалар не желал возвращаться в прошлое хотя бы потому, что Фригг уничтожена Одином и уже никогда не будет прежней; а еще потому, что выправить поганый характер детеныша не могут даже розги. Впрочем, в последнем Вождь сомневался. Если взять ребеночка в Бездну, то там, пускай и ненавистным лично ему методом кнута и пряника, его вполне можно воспитать и сделать таким, каким пожелает величайший боевой маг. Хагалар хорошо помнил, как обращением в чудовище перепугал несносного царевича. Не в тот день, когда взял в руки прут и поддался на провокацию, а немного раньше, когда притащил детеныша в дом и устроил небольшое представление, обратившись в чудовище по своей воле. Если бы не Беркана с Лагуром, ворвавшиеся в импровизированную пыточную, он бы довел юнца до истерики и мольбы о пощаде. Он и не таких доводил. Даже самую сильную душевную организацию можно пошатнуть, было бы время, и Одиновские игры с эмоциями для этого вовсе не нужны. О, он бы заставил детеныша уважать себя по законам сильного, он обучил бы его магическому искусству и дал бы то, чего детям Одина так не хватало всю жизнь — любовь и поддержку. С собственными детьми у Хагалара были прекрасные отношения, и он хотел всю ту любовь, которую испытывал к ним, выплеснуть на Локи, если бы зарвавшемуся псевдосыну Одина хоть что-то было бы в этой жизни нужно, кроме спасения от папаши. Локи опасался родителей, что было оправдано после возвращения из Бездны, но к тому, кто искренне пытался его спасти и во всем помочь, почему-то относился пренебрежительно. Для Одина он просто усыновленный раб — каким был, таким и остался; Фригга презирает полуетуна, хоть и скрывает пренебрежение много столетий — ее истинные эмоции слишком очевидны для того, кто знал ее еще девочкой. Никого, ближе Тора, у Локи нет, но между братьями пробежала черная кошка, и, сколько Хагалар понял, речь шла чуть ли не об обоюдной попытке убийства.

Мастер магии не любил обманывать себя, поэтому давно признал, что жаждет сломить упрямца, как ломал когда-то сильных воинов. Забить Локи до такой степени, чтобы он, размазывая по лицу слезы настоящей боли, взмолился о пощаде, обещая все блага мира за прекращение муки. Хагалар мечтал лицезреть именно это, а не очередную ухмыляющуюся гримасу ничего не чувствующего существа, которое скорее подохнет, чем запятнает свою честь мольбами. Отключить умение терпеть боль невозможно, но Вождь прекрасно знал, как иллюзорной болью довести до такого состояния, когда никакое умение не поможет. Сломать ребенка и завязать в узел с бантиком он мог. Но ему не это было нужно — так говорил разум, но не сердце. Разум требовал любви детеныша, а сердце — беспрекословного подчинения, страха и мольбы. Вождь слишком долго терпел заносчивость царского отродья, и наказать его за презрительное отношение в течение целого года хотелось чем-нибудь столь же длительным и болезненным. И пока Хагалар не был уверен, что надолго сдержит свою натуру и не сломает, а лишь огранит добытую драгоценность. Детеныш обязан его признать, а не склониться перед плетью, мечтая убить собственного мучителя. Становиться вторым Гринольвом Вождь не собирался — Гринольв плохо кончил, причем из-за своего воспитанника, к которому, как Хагалар сейчас понимал, в свое время прекрасно относился.

И все же ничто так не трогало мага, как любимая греза Локи — промышленная формация. Она была бредом чуть менее чем полностью, и в любой момент могла закончиться катастрофой. Однако его будущее вне ученых с идеями модернизации тоже не сулило ничего хорошего. Во дворце царевичу нет места, его убьют, как только убедятся, что потусторонние силы больше с ним не связаны. Раз великий царь нарушил собственные принципы и покопался в чужой памяти, то наверняка выкопал ответы на все интересующие его вопросы. А коли так, то Локи — лишь досадная помеха на пути к власти единственного ребенка царя и царицы. Учитывая омерзительный характер детеныша, просто так Хагалар спасать бы его не стал, но дело приобретало опасный оборот для него самого: он слишком сильно погрузился в былую дружбу, даже в какой-то момент доверился тем, кто раньше был ему очень дорог, но вовремя опомнился, заметив ледяные взгляды прекрасной царицы. Пора вернуться в Бездну,

воспитать Локи в духе настоящего асгардского воина, а потом вернуться, возможно, с армией.

Хагалар никогда не желал себе трона, и именно поэтому дожил до преклонных лет. Но Асгард, по большому счету, отобрал у него всё. Так почему бы на старосте лет не облагодетельствовать еще разок того, кому когда-то спас жизнь? Если облагодетельствованный захочет, разумеется. Пора убедить Локи бежать в Бездну, несмотря на ненависть и жалкие попытки обыграть самого Всеотца.

Мечтая о совместной жизни и выбивании из детеныша всей возможной дури, Хагалар вовсе не беспокоился из-за плачевного состояния этого самого детеныша. Он уже запустил в видения паразитическую часть себя, которая обязана благотворно повлиять на память. Божественные родители зря спорили о том, кому проводить обряд-предсказание. Хагалар успел первым, и открывшееся ближайшее будущее его обрадовало. Жаль, что он не в состоянии заглянуть вперед хоть бы на три-четыре дня.

Хагалар встал со своего импровизированного трона и сладко потянулся. Скоро Один и Фригга вернутся в реальный мир. Надо встретить их и подробно расспросить о встречи с тем, кого они совсем не ожидали увидеть.

Локи очнулся от громкого крика в собственной голове. Он сидел на троне и точно знал, что он — царь Асгарда и Етунхейма. С двух сторон от него преклонили колени асы и етуны, потому что именно сегодня настал день, которого он так долго ждал — межмировая коронация. Сегодня его венчают на царство и даруют титул Всеотца.

Раздалась торжественная музыка, со всех сторон послышались прославления, а первый советник медленно подвел к трону невесту: молодую смущающуюся девушку, достойную царя. Локи готов был подойти и взять ее за руку, как вдруг заметил рядом с ней чудного старца — одноглазого, в дорогих одеждах. Секунду назад его там не было.

— Ваше величество, — произнес старец более чем почтительно, — позволь мне сказать тебе несколько слов наедине!

====== Глава 100 ======

От старика веяло мудростью веков и немощной слабостью — он был жалок, как и все пожилые асы, он был будущим, которое ждало самого Локи много столетий спустя, поэтому молодой царь решил оказать ему милость:

— Позволю. Но позже. После церемонии. После моего триумфа!

Он протянул руку прекрасной невесте, скрывающей личико за вуалью, а незваный старец растворился среди толпы празднично разодеых гостей.

— Счастливица, ты выходишь замуж за самого достойного аса во всем Асгарде! — Локи с легкостью призвал Мьельнир — великолепное дополнение к сиятельному Гунгриру. Толпа разразилась новыми приветственными криками, а в первом ряду почти у самого трона опять материализовался тот самый старец, неистово аплодирующий своему царю. На его руку опиралась безучастная ко всему женщина среднего возраста. Она заинтересовала нового властителя всего лишь на миг и пропала из виду столь же внезапно, сколь и появилась.

Один, не ожидавший появления супруги в мире сна, поспешил затеряться с ней в толпе.

— Как ты добралась сюда? Тебе же неведомы тропы сознания.

— Я прошла по твоей тропе.

Такое простое объяснение застало Одина врасплох. Никто из живущих, кроме него самого, не умел прокладывать тропинки в чужом сознании — ему единственному во всех Девяти Мирах было открыто тайное умение. Но пройти по тропе, созданной другим — вовсе не то же самое, что проложить самому. Неужели даже посредственный маг в состоянии сделать это? Или любое существо, способное отделять одну из своих душ от тела и путешествовать по иллюзорным мирам? Стоило проверить.

— Я чувствую, что тебе нужна помощь, великий Всеотец, — добавила царица, так и не дождавшись ответа.

— Более чем, — пробормотал Один и остановился, так и не выбравшись на свежий воздух. — Толпа бесконечна, нам не найти выхода.

— Почему?

— Во сне происходит только то, что угодно спящему. Он не осознает себя, не осознает своё могущество, но неосознанно пользуется им, изменяя вселенную. Раз нас нет в этой реальности, то Локи нас не узнает. Но он уязвим: его можно убить, но тогда мы либо вернемся в наш мир, либо окажемся в другом сне. Еще спящего можно разбудить прямо здесь, доказав иллюзорность происходящего. Иногда это происходит случайно. Тогда сон становится подконтрольным своему создателю, который превращается в свою бодрствующую копию, даже если до этого был гусеницей.

Один замолчал, переводя дух: давно ему не приходилось объяснять всех тонкостей путешествия по снам.

— Имей в виду, мы здесь не одни.

— Хагалар? — нахмурилась царица. — Или боги Етунхейма?

— Хуже, — покачал головой Один. — Когда я проник сюда, то узрел вовсе не сон, а подосланное видение. Ты прощалась с Хагаларом на краю Бездны. Или здоровалась.

Фригг молчала, силясь вспомнить собственное прошлое.

— Не утруждайся, то была ложь, — успокоил ее Один. — Видение сменилось на еще более безумное. Наш давний друг показал себя и немного немало обвинил меня в своей смерти, вопрошал о любви и о Локи. Мне пришлось явиться лично, чтобы не допустить непоправимого. Я постарался уничтожить его и изгнать из сознания Локи, но я ни в чем не могу быть уверен.