Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Хагалар стиснул зубы — ни словом, ни жестом не выдал тайны царской семьи, хотя мог рассказать всё. Рассказать страшную правду. В которую Локи не поверит, отмахнется и обвинит своего вечного благодетеля етун знает в чем.
— Что ж, отдыхай, — Вождь направился к двери, но у самого порога обернулся и тихо, одними губами, добавил, — тварь…
Только умение читать по губам позволило определить, что именно он произнес, прежде чем удалиться, громко хлопнув дверью. Локи изумился дерзости, но виду не подал, а Одину пришлось последовать за бывшим соратником — в таком состоянии боевой маг натворит кучу глупостей, а их последствия придется устранять и без того уставшему Всеотцу.
—
Локи рад был остаться наедине с царицей. Впервые за долгие месяцы он видел ее обычную: прекрасную богиню, чистую и светлую, образец всех добродетелей Асгарда, а вовсе не скелет или призрака смерти. Раньше он не осознавал, насколько сильно выматывали фантомные образы смерти, как сильно они отдалили его от приемной матери, но сейчас всё изменилось. Словно не было последних зим, словно он не делил кров с преступниками Асгарда, словно не встречался с матерью лишь на праздниках раз в несколько месяцев. Сейчас, лежа рядом, ощущая всем телом ее тепло, заботу, волнение, Локи готов был поверить в счастливое будущее, особенно учитывая, что он выжил там, где никто не выживал прежде, что поборол собственные сны. Он убил всех, кого любил, он разрушил Асгард, но сам же его и восстановил. Он почти потерялся в грезах, но проснулся, чтобы оказаться в Бездне и в новом вихре разноцветных иллюзий, которые не выпускали его до сего часа, когда отец применил простой, но от того не менее действенный метод с водой.
Он жив, хотя десяток раз должен был умереть, сойти с ума или заблудиться в лабиринте собственного сознания. Нет, не полтора года назад он вернулся в Асгард, а только сейчас: никогда прежде он не ощущал подобного единения и гармонии хоть с кем-то, как сейчас с царицей. И пускай мысленно он сравнивал Фригг с настоящей матерью, которую теперь помнил отчетливо, как и прочих етунхеймских родичей, всё равно она была родная. Рядом с ней хотелось забыть обо всем, особенно — о странных снах, о незнакомцах, преследовавших в мире сновидений, даже о Тени. Локи не сомневался, что на мосту говорил именно с нею. Царевич откинулся на мягкие подушки и рад был бы увлечь мать за собой, но не осмелился.
— Локи, как ты себя чувствуешь? — одна только мелодия божественного голоса, нежная, пронзительная, позволила забыть обо всех невзгодах, раствориться в тепле и ласке и вдохнуть глоток новой жизни, подаренной отцом.
— Я чувствую опустошение из-за видений. Там поменялись местами правда и ложь.
Вспоминать минувшие часы не хотелось, но мать спрашивала, а он отвечал. — Мир снов никогда не оставляет ясности, — мягкая рука коснулась его головы, провела по волосам, даря новое удовольствие. — Что ты видел?
— Тебя. Отца. Тень, наверное… Как она выглядела? Хагалара. И снова тебя и отца. Огромные залы и маленькие камеры.
— Тень выглядела по-разному, — теперь голос матери напоминал трели иноземных птиц. Локи закрыл глаза, подставляясь под ласковые руки. Наконец-то ему стало спокойно.
— Что вы со мной сделали? Только не лги. Если отец запретил говорить, то так и скажи.
— Нам пришлось спровоцировать появление темных сил. Они чудом не погубили тебя, но всё закончилось хорошо, они покинули твое тело, ты свободен от них.
— А скольких я убил?
— Никого. Ты оказался не проклят, а благословлен. Асы, окружавшие тебя, получили большие силы.
— И Фандралл тоже был среди них или мне пригрезилось?
— И Фандралл. Но их силы не безграничны.
— А что такого успел натворить Фандралл, что его отправили со мной?
— Он сам вызвался.
Локи
— Я очень скучала по тебе. И очень боялась, что не увижу вновь.
— Я тоже боялся, что больше не увижу никого из вас, — Локи сглотнул и все же позволил себе то, что когда-то давно составляло для него величайшее счастье: он обнял мать, зарывшись в ее мягкие распущенные волосы, вдыхая чудный аромат, слушая мерное дыхание. Давно забытое спокойствие, словно в детстве. Наконец-то забыть о подозрениях, бесконечных играх, погонях не то за счастьем, не то за собственным величием. Остановиться, расслабиться в объятиях той, которая ему дороже всех на свете.
— Мама, я был уверен, что не проснусь. Я видел родную мать, она увлекала меня за собой, в могилу.
— Я никому не позволю тебя забрать, — прошептала царица. — Ни Улле, ни тёмным богам, на даже самой Хель!
— Улла? Ее звали «Улла»? — оживился Локи. Сейчас он не играл, даже не пытался вызнать что-то секретное, но случайно получил ответ на вопрос, терзавший его долгие месяцы.
— Да, ее так звали. Улла — дочь Гисли и Хердис.
— Дочь Гисли и Хердис, — повторил Локи, откладывая в памяти имена родственников по крови. — Кроме нее я помню Фандралла. И другой мир, в космосе, там была ты, отец и какая-то его неудавшаяся креатура. Она взывала к тебе, а ты молчала. Потом ты была с Хагаларом на мосту. Я плохо помню. А потом со мной заговорила Тень: загадочно и странно.
— Вряд ли ты мог видеть Тень. Ты же не был с ней лично знаком, ты не представляешь ее себе, если только подсознание не сыграло с тобой злую шутку.
— То и правда была лишь игра моего воображения, — подтвердил Локи. — Мне хотелось ее встретить, вот она и появилась, я ведь видел воспоминания отца о ней несколько столетий назад. Потом я еще несколько раз говорил со всеми вами. С тобой, с отцом. Ты спрашивала, зачем я живу. А я не смог ответить.
— Я бы тоже не смогла, — прошелестел у самого уха мягкий голос матери. — На такие вопросы не нужно отвечать, ведь цели со временем меняются. А когда все они достигнуты, смерть сама находит нас. Не стоит придумывать себе цель, Локи. Просто живи достойно. Младенец живет лишь для того, чтобы сосать грудь матери. Ребенок — ради игр и забав. Отрок — ради постижения мира. Подросток — ради сиюминутных подвигов. Для взрослого все эти цели бессмысленны и нелепы, но разве от этого они становятся менее дороги тем, кто к ним стремится?
Локи никогда прежде не слышал рассуждения матери о долге, чести или достоинстве. Долгие разговоры о том, как жить и для чего, царевичи вели только с отцом. Мать не принимала участия в абстрактных беседах не то из-за пола, не то из-за статуса. Локи хорошо помнил содержание писем, которые украл из Фенсалира: они рисовали не самый благообразный образ царицы. Но что он знал о ее прошлом? Ничего. И разве интересовался им хоть когда-то? Нет. Мать всегда была для него некой данностью, которую не отнять. И только сейчас, наслаждаясь бесконечной любовью, купаясь в ней, словно в горячем источнике, Локи осознал, насколько был слеп, насколько сильно амбиции и самолюбивые мечты отдалили его от тех, кто по-настоящему любил его. «Я всю жизни только и делаю, что помогаю тебе, а ты все равно ждешь от меня удара!» — так недавно сказал отец. И он прав. Семья, родительская любовь — все то, чем пользуешься бесконечно по праву рождения, то, что не требует усилий, стоит хранить как зеницу ока. И почему сыну Лафея пришлось выйти за пределы привычных измерений, чтобы осознать эту простую истину?